Он закончил, с глубокой горечью произнеся последние слова. Перед ними был выжатый, убитый горем человек.
Миссис Ричмонд появилась с чашками кофе на подносе. Это была маленькая увядшая женщина с огромными блестящими глазами. На подносе было и блюдо с домашним печеньем.
— Я подумала, что вы все, должно быть, проголодались, — застенчиво произнесла она. Хотела выйти из комнаты, но Ричмонд догнал ее. Ничего не сказал, только прижал ее ладонь к своей щеке. Она погладила его по голове, как ребенка, а затем улыбнулась полицейским поверх головы мужа, как бы извиняясь за него. Фрэнк Ричмонд взял чашку, положил туда сахар из сахарницы и предложил всем кофе. Чашку он держал двумя руками, как будто хотел, чтобы тепло от нее проникло в его тело.
— Что был за вызов?
— Что?
— Что был за вызов, по которому вы выезжали тогда… — Нилсон, жестикулируя, пролил немного кофе на ковер.
— А! Поджог. Кто-то развел несколько небольших костров в подвале здания, предназначенного на снос, есть любители заниматься такими шуточками; но поскольку это все же поджог, пожарные вызвали нас. Мы и поехали. Дети, скорее всего, развлекались — какой-то бессмысленный поджог. Везде разлит керосин, валяются скомканные газеты… пожарных вызвали прежде, чем все как следует занялось, — наверно, хотели услышать вой сирен, увидеть мчащиеся машины. Мы обсудили с пожарниками детали происшествия и отправились обратно.
— А откуда приезжали пожарные?
— Из тамошнего депо — знаете район Гэлло? Они расположены на Эвергрин. Мы направлялись с пожара обратно в участок, когда этот автомобиль догнал нас, водитель поднял руку с пистолетом — и вышиб Сэнди мозги.
Его лицо было неподвижно, как будто он боялся, что одолевавшие его чувства отразятся на нем, но видно было, как пульсировали жилы на виске и на шее. Он сглотнул комок в горле, вздохнул и отвернулся.
— Все это изложено в моем рапорте. Я уже говорил об этом.
— Дело в том, что мы начинаем расследование снова, с самого старта, если можно так сказать. Раньше у вас интервью брала местная служба, а мы — из центра, — сказал Пински. — Все это очень тяжело, но ничего не поделаешь. Мы читали ваш рапорт — там все изложено четко и полно, но мы просто хотели услышать, как вы все это воспринимаете. Может быть, выяснилось бы что-нибудь особенное, какой-то маленький штрих.
— Я, наоборот, стараюсь все забыть, а не вспоминать.
— Мы хотим добраться до этого сукина сына, а вы разве нет? — воскликнул Нилсон.
Ричмонд мрачно взглянул на него:
— Я тоже хочу. Но наш священник говорит, что я не должен никому мстить, И я стараюсь не делать этого. Ведь я не могу вернуть ни Сэнди, ни остальных.
— Это так. Но ведь можно остановить его, чтобы он не убивал еще и еще.
— Да, вы правы, я понимаю, что вы правы, — вздохнул Ричмонд — он уже не мог сопротивляться. — Но ведь я его не разглядел, его загораживал от меня Сэнди, понимаете? Сэнди сидел за рулем, я был на радиосвязи, когда эта чертова машина поравнялась с нами. Это был черный «камаро». Солнце было как раз над ним, поэтому тот, кто сидел в машине, казался просто черной фигурой. Сэнди выругался, потому что этот парень прижался к нам. А тот поднял руку, на пистолете отразился луч солнца — потом везде кровь, мы врезались в стену… вот и все. Больше ничего не помню. Очнулся в госпитале, весь перевязанный. Мне не рассказали о Сэнди, о нем вообще никто не говорил, именно поэтому я догадался, что он умер. Сразу догадался.
— Вы сказали, что Рэндолф был «недостаточно жесток» для уличной работы, — сказал Нилсон. — Что именно вы имели в виду?
Ричмонд пожал плечами. Он сидел в кресле, на нем был свободный бежевый свитер с вырезом, под свитером светло-голубая форменная рубашка. Свитер с одного бока пристал к ворсовой обивке кресла, и от этого Ричмонд казался кривобоким.
— Сэнди любил книги по психологии, социологии — ну и тому подобное… покажи ему подростка, захваченного с ломиком в руках у развороченного сейфа, и он сразу постарается «понять» его психологию — вместо того, чтобы сразу арестовать. У нас было несколько таких случаев — и пару раз он, как бы это сказать? — «принимал свое решение», понимаете?
