— Нельзя их трогать, — тихо сказал он. — Это всё равно что убийство. Нельзя так!
— Да ну тебя, Альберт, чушь какая! Лошадь с рогами — это урод, и лучше удалить рог, чтобы сделать ее такой же, как другие лошади. Куда хуже быть неискренним со своей семьей, вырастить детей в неведении о том, кто они такие на самом деле. Они считают себя Добропорядочными людьми, а на самом деле…
— Они СОВЕРШЕННО НОРМАЛЬНЫЕ! — взорвался Альберт.
Сидя под столом, Отто обнаружил, что к намазанной вареньем стороне бутерброда прилипли крошки, волосы и всякий мусор. Сам виноват, что уронил…
— Я говорю о крови, Альберт, о крови, которая течет у них в жилах. ТЫ оказался не тем, кем я тебя считала до вчерашнего дня. И ОНИ тоже. Скажешь, нет? Что ты можешь возразить?
Отто видел ноги отца — тот размашистым шагом вышел из кухни. Заскрипели половицы в коридоре, грохнула входная дверь. Некоторое время в кухне царила тишина.
— Отто, я пойду разбужу близнецов, — сказала, наконец, мать, и мальчику показалось, что она чуть-чуть (едва слышно) всхлипнула. — Если их сейчас не поднять, они вечером не уснут.
Отто остался один. Он тихонько сидел в своей пещере между ножками стула, отгороженный от внешнего, внезапно ставшего таким враждебным, мира спускающимся до самого пола краем скатерти. Ему ужасно хотелось остаться здесь, получить новый бутерброд и снова стать маленьким, таким, как раньше. Хорошо бы пожить здесь, под стулом, подольше, подумал Отто.
Если вдруг выясняется, что твои сестры умеют летать, жизнь, надо полагать, уже никогда не станет прежней, и к этому надо приспосабливаться.
Семья должна сплотиться.
Действовать слаженно.
Объединиться перед лицом трудностей.
У семейства Тишей это никак не получалось.
Первое время Альберт и Долорес постоянно ссорились. Потом слегка поостыли и стали спокойнее. Альберт проводил долгие часы в библиотеке, часто оставаясь работать и в выходные. Времени строить мобили вместе с Отто у него уже не было.
Долорес перестала следить за собой. Изо дня в день она ходила по дому в одной и той же одежде. Ее прекрасные черные волосы превратились в гриву спутанных косм. Она с неохотой делала домашнюю работу, а иногда звонила матери и плакала.
Они перестали включать верхний свет, потому что хрустальные висюльки люстры под потолком действовали на Гепси, как красная тряпка на быка. Шторы приходилось держать задернутыми, а окна закрытыми, чтобы малышки, не дай Бог, не врезались в стекло или, того хуже, не выпорхнули прямо в небо над Ответной улицей. Каждая прогулка оборачивалась кошмаром. НИКТО не должен был знать, что близнецы умеют летать. Квартира Тишей превратилась в тюрьму.
Отто старательно ухаживал за сестрами. Готовил им завтрак (размятые фрукты и мороженое), читал им книжки, играл. Его ни капельки не раздражал вид маленьких девочек, без устали вертящихся в воздухе. Это было здорово. Почти всё равно, что уметь летать самому.
А близнецы тем временем радовались высоким потолкам квартиры и мягкой серебристой пыли, обнаруженной на кухонном буфете.
— Отти, лети к нам! — звали они, порхая по широкому коридору от стены к стене.
Но Отто не умел летать. Он мог только бегать внизу, давать советы да криками предостерегать малышек от опасности.
На Ответную улицу пришло лето, а вместе с ним навалилась изнуряющая жара. Семейство Тишей мучилось от невозможности открыть окна в квартире.
По ночам только в комнате Отто окно оставалось широко распахнутым. Тяжелые бархатные шторы были подняты.
Окно было высоким, почти от пола до потолка.
Иногда Отто садился на подоконник и подолгу смотрел на Ответную улицу.
Он не оставлял надежды, что когда-нибудь снова увидит рогатую лошадь и, может быть, даже ту необыкновенную девочку на ковре-самолете.
Много дней ничего не происходило.
А потом, наконец, произошло.
Сначала мимо окна стремительно пролетела маленькая девочка. Она летела гораздо выше и гораздо быстрее, чем тогда, в первый раз — почти у самых верхушек самых высоких лип. Ковер-самолет бешено раскачивался в воздухе.
За девочкой по дороге гналось настоящее чудовище!
