— И он наш родственник? — изумился я.
— Один из самых близких! Что-то вроде двоюродного брата. Прекрасный человек!
— Значит, мы не будем платить за квартиру?
— Ты угадал! — весело воскликнул отец. — На эти деньги мы малость кутнем. Дуйте с Пиштой к Турину за вином, потом к мяснику Ленджелу за колбаской. Какой сегодня день? Пятница? Прекрасно! Только смотри, чтоб мать не увидела, как будешь возвращаться. Ах, порой чертовски хочется жить на свете! «Музыканты, подайте мне шотландскую волынку!»
Второй родственник озадачил меня еще больше. Он был огромного роста, голову его покрывала короткая черная щетина, а на улыбчивом лице, точно рассыпанные черешни, темнели большие веснушки. Мне показалось, что он тоже смущен этим неожиданным знакомством.
— Наш родственник! — лаконично сказал отец. — Доктор Моисей Сем.
Я улыбнулся и протянул доктору Моисею руку. Он спросил, как меня зовут. Я ответил.
— Так, так, — сказал он рассеянно, расплылся в улыбке и ушел.
— Ведь он еврей? — спросил я.
— Разумеется, — засмеялся отец. — Он мог бы быть раввином в синагоге.
— Какой же он нам родственник? — вмешался Вита. — Мы же сербы.
— Ваша мать хорватка! — значительно проговорил отец.
— Допустим. А кто у нас еврей?
Отец опять засмеялся:
— Доктор Моисей Сем! Вот кто!
Так я познакомился и подружился со многими нашими родственниками. А вскоре мне представился случай увидеть их всех вместе. Была пасха, и отец пригласил их в гости. Когда все собрались, мать подала им кофе с бутербродами, а потом повела детей во двор, где был большой стол, уставленный разными яствами, раскрашенными яйцами и пирожными.
— А ты чего ждешь? — спросил отец, задумчиво поглядев на меня. — Почему не идешь есть? Или ты не голоден?
— Я хочу остаться! — сказал я, сам удивляясь тому, как серьезно и настойчиво прозвучал мой голос. — На меня ты вполне можешь положиться!
— Гм… — Отец немного подумал. — Оставайся…
В комнате воцарилась тишина. Тогда встал один наш родственник, кажется его звали Антал, и возгласил:
— Товарищи, заседание окружного комитета Коммунистической партии считаю открытым…
Я неподвижно сидел в углу и смотрел на дядю Андру, дядю Тибора, доктора Сема, счастливый и гордый тем, что я тоже член этой большой и славной семьи.
Когда мама делает уборку, мы все ей мешаем. Сядем на кровать, она кричит: «Что вы уселись на кровати?»; переберемся на кушетку: «Другого места не нашли?»; уйдем на кухню: «Только вас здесь не хватает! Ох уж эти мужчины, и какой от вас прок!» Где бы мы ни сели, где бы ни встали — всюду мы ей помеха.
— Сегодня у меня уборка, — сказала мать. — Надеюсь, я выразилась достаточно ясно?
— Еще бы! — воскликнул отец. — Исчезаем до обеда.
— И Пишту возьмем? — спросил я.
— Конечно. Без него мы просто умрем со скуки!
— А куда это вы направляетесь? — поинтересовалась мама.
— На факультет, — ответил отец. — Мы же ученые мужи!
— В добрый час, только смотри, Милутин, много не пей!
Не удивляйся, сынок, мама знала, что говорила. Водился за отцом такой грешок, любил он выпить, а выпивши, шумел и распевал бесконечную песню:
Гей, грянул выстрел в Видине,
Слышно было в Чустендиле…
В народе эту песню поют по-другому, отец переделал ее на свой лад. Так она ему больше нравится, да и легче запомнить слова собственного сочинения.
За смехом и разговорами дошли мы до факультета. Навстречу нам то и дело попадались орущие толпы с флагами и транспарантами. В одной толпе мы заметили преподобного Амврозия, вернее, его большую черную шляпу, румяное лицо и белоснежный воротник. И лицо, и шляпа, и воротник были такие застывшие и неподвижные, точно их высекли из камня.
Пишта нахально показал ему язык, а я, не придумав в ту минуту ничего лучшего, крикнул: «Амврозий — осел!» К сожалению, святой отец был слеп и глух, и вообще вид у него был такой, словно он парил под небесами.
Возле факультета мы остановились. Наказав нам ждать его у входа, отец торопливо вошел внутрь. Я знал, что он отправился к доктору Моисею Сему, читавшему здесь римское право. Доктор Моисей Сем отличался большим умом и редкой образованностью, но, как и мой отец, имел одну низменную страстишку — любил выпить.
