Где-то недалеко, загремели сапогами солдаты. Мерриз обернулся.
За спиной Щуколова вспыхнули в темноте два ярко-зеленых глаза.
— Поторопись, воин!
Аттон, не опуская меч, подошел к чаше и заглянул внутрь. Потом, стремительным движением, сорвал со стены факел, и двумя пальцами, как какую-то отвратительную тварь, извлек из чаши черную, ссохшуюся человеческую руку. Под скрюченными черными пальцами блеснул голубоватым светом металл. Рядом, загремело оружие, и торжествующе заорали солдаты.
— Дерьмо… — Аттон швырнул руку на пол. — Посмотрел, монах? Не слишком приятное зрелище, если учесть к тому же, что за это нас сейчас порвут на куски… — Он вытащил нож, и посмотрел на темный проход, откуда доносился топот множества сапог. Мерриз присел, и не прикасаясь, внимательно осмотрел черную руку.
— Нужно уходить, монах. Их слишком много…
— Ты прав, Птица-Лезвие… — Мерриз встал рядом с Аттоном. — Вот только уходить некуда. Мы шли дорогой в один конец…
Аттон повел клинками, огляделся и махнул рукой в сторону темного узкого прохода.
— Ты знаешь план этой части замка? Что там?
Монах, неотрывно глядя на черную руку, пожал плечами. Аттон, ободряюще улыбнулся, поднял факел и бросился в проход. Пробежав с полстрелы, он наткнулся на небольшой низкий зал. У дальней стены стояли грубо вырубленные из серого камня истуканы, каждый в человеческий рост высотой. Внимательно оглядев зал, Аттон сунул факел в крепление на стене, и помчался обратно.
В крипте шел бой. С двух сторон напирая друг на друга, в проход лезли усатые морды солдат. Мерриз с непостижимой скоростью вращал мечами, парируя град ударов, и при этом, успевал атаковать. Из-под его клинков во все стороны били струи крови и летели ошметки мяса. Аттон сходу метнул все четыре лезвия в плотную толпу гвардейцев, и отвлекая внимание от Мерриза, бросился ко второму проходу, откуда напирала дворцовая стража в доспехах. Он рубил и колол, кромсал ножом и бил ногами, и когда затупившийся нож звонко лопнул, застряв в латах могучего бойца, Аттон подхватил скользкий от крови топор, и размозжил голову ближайшему гвардейцу. Солдаты, оставив бесполезные алебарды и топоры, выставили вперед щиты, и копья и продолжали наступать, шагая по трупам.
Аттон, отбиваясь топором от красноглазого верзилы, вскрикнул от боли, и на мгновенье опустив меч, присел и вырвал зубами из предплечья тонкий, как шило, дротик. Мерриз снес голову копейщику, норовящему ткнуть Аттона в спину, и в прыжке ударил ногой в перекошенную морду красноглазого мечника.
— Уходим!
Он что-то швырнул в гвардейцев и потянул Аттона за рукав, увлекая его за собой в темной проход. Громыхнуло, и крипта тут же, наполнилась густым едким дымом. Аттон, спотыкаясь, бежал следом за монахом, ориентируясь на мерцающий вдалеке огонек, оставленного им факела. У каменных истуканов Мерриз остановился. Было слышно, как в темном проходе сталкиваются и матерятся гвардейцы.
— Цел?
Аттон, прижимая ладонь к окровавленному предплечью, кивнул.
— Надо погасить факел. У нас будет небольшое преимущество, пока они не догадаются осветить зал.
Мерриз, ни говоря ни слова, подпрыгнул и рванул факел на себя. За стенами что-то гулко ухнуло, и ближайший к Аттону истукан двинулся назад, освобождая участок стены. Факел мигнул и погас.
В темноте засверкал серебристыми искрами прямоугольник, переливающийся серо-голубыми волнами. Пока Аттон стоял, открыв от изумления рот, позабыв про рану и про бой, Мерриз шагнул к серебристому сиянию, протянул к нему руку, и исчез… Серый истукан сдвинулся с места, и тихо скрипя, пополз на место. Аттон на мгновенье замешкался, потом закрыл глаза, и выставив перед собой меч, шагнул вперед…
Молодой гвардеец, размахивая палашом, ворвался в темный зал и остановился, как вкопанный. Перед ним, в серебристо-белых лучах, бьющих из стены, исчезала черная фигура. Гвардеец в изумлении перевел взгляд на каменного истукана, и из груди его вырвался нечеловеческий крик. Статуя смотрела на него живыми горящими глазами, и улыбалась черным провалом рта.
63.
Дибо, держа над головой факел, бродил по щиколотку в крови по крипте. Гвардейцы выносили изувеченные тела и зло косились на монаха. Ульер, вымазанный кровью с ног до головы, словно мясник, сидел подпирая стену, и прижимал руки к резанной ране на животе. Дибо дошел до чаши и тупо уставился, на плавающий в крови, древний обрубок.
