— Вот здесь-то твоя неопытность и предала тебя. Ты читал мое охранное свидетельство, или слышал, как его читали?
— Да.
— Тогда ты должен был заметить, что в нем нейтральной территорией называется только остров. Здесь же, в Соно, где я правлю как королева, я могу брать в плен любого, кого пожелаю. Эта особенность не ускользнула от граньянских посланцев, там, на основе, но никто из них и не подумал, что следует предупредить тебя, чтобы ты не ездил со мной через мост. Я думаю, что у тебя мало друзей в Гране.
— Тогда убей меня, — сказал он с надеждой.
— О, еще не сейчас. Я слишком люблю мужа, чтобы лишить его этого удовольствия.
Сердце его упало, когда Анса понял, что худшее свершилось. Копья убрали, и шессины грубо схватили его под руки, а затем усадили в его седло, связав щиколотки ниже подпруги. Юноша заметил, что убитое им животное бросили поперек спины другого кабо.
— О, да! — сказала Лерисса. — Твоей добычей мы полакомимся на обед. Выстрел, и правда, был великолепный.
Анса провел первую ночь под охраной, на месте, где был разбит лагерь, около острова, но на таком расстоянии, что его не было видно. Воины из охраны приходили и уходили, но всегда оставалось не менее десятка, чтобы наблюдать за ним. Они поставили для себя небольшие хижины, чтобы спать в них, но его не разместили ни в одной из них. Вместо этого его привязали к столбу, глубоко врытому в землю. Анса сидел на земле, прислонясь спиной к столбу, запястья были связаны вместе за столбом. Даже если бы он смог с трудом подняться на ноги, верхушка столба была все равно выше его головы, и он бы не смог освободиться.
Конечно, воины не допустили бы такого. Они стояли или сидели поблизости, в основном, разговаривая друг с другом. После того, как прошел его первый испуг, и он смирился с невозможностью немедленного освобождения, юноша начал проявлять интерес к своей охране. Он нашел, что такое исследование довольно поучительно и дает возможность отвлечься от своей вероятной судьбы.
В противоположность сдержанности, которую они проявляли, находясь среди незнакомцев, здесь шессины оживились. Они много разговаривали и часто смеялись, их красивые лица озарялись широкими улыбками, что делало их еще более миловидными. Очевидно, пленник, который должен скоро умереть, не был достоин обычного проявления ими высокомерной сдержанности.
Что-то в них вызывало в нем странное мучительное ощущение, и он скоро понял, что это было, когда заметил, как стоят некоторые из них. Воин держал копье, которое упиралось в землю перед ним, и стоял на одной ноге, упираясь другой в колено. Иногда, в былые годы, он видел, как так же стоял его отец, но более никто другой.
Тогда Анса понял, что в этих юношах было много такого, что напомнило ему об отце: неуловимые мелочи в позах и жестах, но, в основном, общее изящество и благородство манеры держаться, что делало их непохожими на всех прочих людей. Юноша не хотел признаться даже сам себе, что в такой момент он особенно сильно скучал по отцу.
Только поздно вечером, когда он увидел, как некоторые из них занялись борьбой, а другие стояли рядом, смеясь и хлопая в ладоши, одновременно выкрикивая непристойные советы, он понял, что эти воины были очень юными. Он знал, что шессины иногда становятся воинами в возрасте четырнадцати или пятнадцати лет, но эти казались настолько опытными, что выглядели гораздо старше. Сейчас, когда отсутствовали королева и чужеземцы, не было никого, перед кем следовало бы принимать позу, кроме Ансы, которого они не считали за человека. Это несколько воодушевило юношу. Возможно, у него появится шанс спастись, когда они отправятся в лагерь короля Гассема… Но эта надежда сопровождалась и более отрезвляющей мыслью: если это были мальчишки, то каковы же тогда опытные воины?
По крайней мере, они не оскорбляли его. Он был вынужден признать, что его народ редко обращался с пленными так мягко, хотя его отец и запретил жестокое обращение. Преступники и изгои не подлежали наказанию до суда, пленников должны были содержать до тех пор, пока их не выкупали или не отпускали обратно на родину. И все-таки сохранялись и прежние методы, и пленников в неволе зачастую ожидала незавидная участь.
