— О чем ты, малыш? Кто может знать? А мне сколько?
— Но почему… Андрюш, почему так… рано? — Аля впилась взглядом, требуя разъяснений. Казалось, вынимает душу. — Я ведь и не жила ещё, — сказала тихо, и положила голову ему на грудь.
Андрей закрыл глаза, не выпуская наружу влагу.
— Я буду за вами присматривать… оттуда. — Аля вскинула руку вверх, в прорезь крыши. — Ты только Вадику расскажи, как я сильно его любила.
— Сама и расскажешь. И прекрати ныть. Думаешь, мы бы приехали сюда, если бы все было так безнадёжно?
— Правда? — Жена подняла голову. Её подбородок остро вонзился Андрею в грудь.
— Ой, ой, зарежешь! — Он шутливо застонал и подложил на грудь ладонь.
— Я такая, зарэ–эжу. — Аля громко, сочно причмокнула, поцеловала. — Смотри, попугай! — Она смешно заковыляла в заросли бамбука, где на ветке примостился яркий франт. — Какой красавчик! Андрюш, хохолок, как у тебя. — Повернула к мужу сияющий взгляд.
Попугай недовольно фыркнул и взлетел. Аля вернулась обратно.
— А в Москве зима… Вадик на лыжах катается… — сказала тихо.
— Снег идёт, снег идёт*, — вдруг произнёс Андрей.
— К белым звёздочкам в буране, — весело подхватила Аля, приподнявшись на локтях.
— Тянутся цветы герани, — откликнулся Андрей.
— За оконный переплёт.
Жена поднялась с кушетки, повязала голову косынкой, отпустив длинный конец. Встала на носочки и, тихонько кружась по песку, словно снежинка, пропела:
— Снег идёт, и все в смятеньи, — удивлённо развела руками.
— Все пускается в полет, — Андрей не сводил с Али восхищенного взгляда.
— Чёрной лестницы ступени,
— Перекрёстка поворот.
— Какой же удивительный поэт Пастернак! Ты был прав, Андрюш! Жить хочется! — И снова весёлый, радостный перелив колокольчика.
Вечером они плавали.
Аля обхватила Андрея за шею, и он бережно понёс её по волнам. Океан был парным, ласковым. Андрей чувствовал, как природа заряжает тела, выравнивает температуру. Питает, передаёт силу.
Аля откликалась, оживала.
Ночью Андрей долго не мог сомкнуть глаз. Ему казалось, что жена странно дышит, слишком горячий лоб, слабый пульс. Он без конца подтыкал одеяло, накрывал Алину голую пятку, прятал обнажённую грудь. Боялся, что рука лежит неудобно — затечёт, и подушка высоко.
Потом он решил, что слишком душно — включил кондиционер. Через некоторое время шум стал раздражать. Пришлось его отключить, открыть дверь, и в комнату проник ветер с океана. Андрей тут же испугался, что сползёт одеяло, и Аля замёрзнет, когда он уснёт.
Наконец, вышел на террасу и устало опустился в кресло.
Над ним ослепительно сияло небо. «Да будет во мгле для тебя гореть звёздная мишура», — вспомнились строчки, но он тут же отогнал их. Яростно погрозил кулаком кому–то в небе. Нет, он не готов сдаваться!
— А мы пойдём на танцы? — спросила Аля, когда они возвращались с пляжа и остановились у красочного объявления.
— На танцы? — От удивления Андрей выронил полотенце. — Ты серьёзно? Хочешь танцевать?
— Посмотри, победителю приз: бутылка шампанского. Я же смогу победить? Помнишь, я танцевала. Тебе нравилось.
После обеда Андрей заметил, что жена вытряхивает вещи из дорожной сумки, пытаясь что–то найти.
— Малыш, нужно отдохнуть — целый день на ногах. Береги силы. Поспи.
— Андрюш, а почему мы не взяли с собой танцевальные туфли? И кастаньеты?
— Что?
— Как же я выиграю шампанское?
— Давай ты поспишь, а шампанское я тебе куплю в баре.
— В баре неинтересно. Хочу, чтобы азарт был, публика. Аплодисменты. Как без туфель танцевать?
В дверь постучали. Пришла медсестра делать укол.
Смирившись, Аля легла в кровать, отвернув голову к стенке. Задрала юбку.
Девушка долго гремела ампулами, склянками, разводила и смешивала препараты, смущённо улыбаясь. У неё не все получалось: то бинт выронит, то игла окажется слишком толстой. От этого она ещё больше смущалась и ещё шире улыбалась. Было видно, как нервничает.
Андрей прикрыл жену одеялом.
— Can I help you? — предложил помощь.
Но медсестра не понимала по–английски и продолжала от смущения растягивать рот. Наконец, все подготовила. Надо отдать должное, укол сделала быстро и небольно.
Андрей закрыл за ней дверь.
