Малышка пьёт из бокала её открывателя.
— Ах, притворщик! — фыркает она. — Твой апельсиновый сок такой же крепкий, как и ты!
Босс начинает приходить в себя. Лицо светится снисходительностью и скромностью. Он похлопывает опытной рукой по загорелой ляжке своей ночной спутницы.
— Маленькая доносчица! — шепчет он почти растроганно с модуляцией, в которой сквозит очень скорое вознаграждение.
В эту самую минуту судьба, которая предоставила нам небольшую автономию, появляется в облике и в пёстрой курточке посыльного.
— Один месье хочет вас видеть в приёмной гостиницы, месье! — сообщает он Старику.
— Что ж, — говорит Старик, который хоть и не любит отдыхать, но всё же дорожит своей безмятежностью. — Вы меня извините? — спрашивает он и уходит, не дожидаясь извинений.
Оставшись с Камиллой наедине, я уделяю ей больше внимания. Согласно результатам быстрого осмотра, у этой девочки должен быть ещё тот темперамент!
— Каков? — восклицает она, провожая глазами высокий силуэт моего начальника. — Вы его давно знаете?
— Да, я с ним работаю много лет.
Она вздрагивает и обволакивает меня томным взором газели, утомлённой жарой.
— Вы не шутите? Значит, вы тоже работаете в кино?
Ах, бестия! Для человека, который тысячелетиями не вылезал из своего кабинета, он неплохо владеет приёмами крупного формата, перед которыми девочки определенной категории устоять не могут.
— Да, моя прелесть, — втираю я.
Она начинает с самого срочного, то есть закидывает передо мной ногу на ногу, стараясь, чтобы её пляжное платье открылось на уровне пояса. Её рот тоже открывается, и я вижу розовый кончик языка, которому не занимать просвещённости. Камилла, может быть, и не чемпионка по дегустации, но в том, что касается пронырливого пестика, она, наверное, способна с закрытыми глазами определить национальность и возраст его обладателя.
— И что, в самом деле, Папа — гроза матрасов? — домогаюсь я, снизив голос, чтобы расположить её к настоящим откровениям.
Она кивает.
— Просто дьявол какой-то! — отвечает Камилла. — Такие встречаются не часто. В наше время мужчины начинают печься о своём здоровье, когда им стукнет пятьдесят. Они толкутся в швейцарских клиниках для того, чтобы им сделали какое-нибудь обследование или что-нибудь в таком роде. Когда им проверяют их хозяйство, у них непременно найдут какую-нибудь штуковину, которая барахлит. Избыток холестерола, хлюпающий пузырь, что-нибудь с мочевиной. Так что пожилые накачиваются таблетками, и их ласкун начинает показывать на полшестого. Зато ваш продюсер — самец что надо! Никакого жирка, брюшной пресс тверже, чем пояс «Скандаль», а что касается приятеля снизу… как я уже сказала…
Она опорожняет мой бокал, прищёлкивает языком и шепчет:
— Что за фильмы он снимает?
— В основном детективные, моя прелесть.
— Да, он так и сказал. А вы что делаете?
— Я — директор фильма.
Глаза блестят. Кинематограф приходит в упадок, но не перестаёт гипнотизировать девушек. Он останется в человеческой истории, так же как и сказки Шарля Перро в литературе.
— Когда-то я снялась в одном фильме. В маленькой роли. Что-то про макароны Ронкалли. Повар поливал томатным соусом, а я с наслаждением делала «М-м-м!».
— Но такое тоже надо суметь! — оценил я. — Чем меньше слов в роли, тем она сложнее, потому что говорить должно лицо!
— Именно так, — соглашается она, отложив скромность в сторонку. — Всё было у меня на лице. Я водила подружек в кинотеатр, чтобы они посмотрели на меня. Мы там оставались только на время антракта… Я делала «м-м-м!» и широко открывала глаза. Представляете, мне сразу хотелось поесть макарон.
Снова появляется наш посыльный. У него озабоченный вид.
— Месье, — говорит он, — месье, которого позвал другой месье, хочет вас видеть в большом салоне.
— А мне что остается в этом бизнесе? — волнуется Камилла.
— Стать звездой, может быть, если будете себя хорошо вести, — завлекаю я, трогая её ляжку с тем, чтобы проверить гладкость фактуры.
Контакт интересный.
— Вы попали в хорошие руки, — говорю я, прежде чем уйти. — Ваш макаронный период закончился, девочка.
Я подмигиваю ей в качестве подтверждения и направляюсь к Диру.
