несколько тысяч самопалов, а сколько же другие! Все это огнестрельное оружие,
вместе с людьми, принадлежало бы бунту Хмельницка'го. Еслибы не были
предупреждены приготовления к б^нту, еслибы не были забраны пушки в разных
местах, которыми своевольные люди (swawola) намеревались овладеть, то какова была
бы сила их, и чт5 делали бы они во владении вашей королевской милости, можете
представить. Впрочем я вовсе не с тем двинулся в Украину, чтобы пролить
христианскую кровь, которая в свое время будет необходима для Речи Посполитой, но с
тем, чтобы, не обнажая сабли, одним только страхом кончить войну. До сих поръ
т. и.
19
146
козаки не потеряли ниоднои капли крови и не потеряют, если успокоятся. Но вижу,
нто этот безразсудный человек, Хмельницкий, не преклонится перед милостью. Не раз
уже я посылал к нему, чтоб он оставил Запорожье, обещая ему помилование,
отпущение преступлений, Ничто на него не действует. Послов моих задержал. Наконец
послал я и пана Хмельницкого, ротмистра вашей королевской милости, человека
расторопного и хорошо знающего козацкие гумори, с увещанием, ручаясь моим
словом, что волос не упадет с его головы. Но не тронутый и этой благосклонностью,
отправил ко мне моих послов с требованием, чтобы коронное войско вышло из
Украины; чтобы паны полковники, со всею их ассистенцией, были из полков удалены;
чтобы правительственная ординация относительно Козаков была уничтожена*.
Далее Потоцкий доносил королю, что Хмельницкий зовет к себе на помощь Татар,
которые хоть и вернулись главною массою в свои кочевья, но все еще чего-то ждут у
Днепра. Несколько сот Крымцев переправил он даже на сю сторону, с тем чтоб они
сгоняли дольские сторожи, поставленные на разных пунктах для удержания
своевольных людей от побегов на Запорожье. Слышно было, что у Хмельницкого уже
3.000 Козаков. В этом Потоцкий видел доказательство, что он давно уже думал о том,
как начать свой бунт.
„Сохрани Богъ* (продолжал коронный гетман), „еслиб он с этим войском вступил в
Украину! тысячи обратились бы вдруг во сто тысяч, и было бы нам, что делать с этими
своевольниками. Теперь он готовит и укрепляет себе на Буцке город (horod), и решился
сильно в нем обороняться. Высоки доводы вашей королевской милости, которые
благоволите высказывать по предмету отвращения этого несчастья: чтобы дозволить
своевольникам идти на море, еслиб того пожелали. Не того ему хочется, чтоб идти на
море, а того, чтобы жить в стародавнем своевольстве и чтобы ниспровергнуть
священные постановления Речи Посполитой, стоившие стольких трудов и шляхетской
крови. Согласен я, что для общественного блага следовало бы пустить Козаков на море,
именно в интересах самой Речи Посполитой, чтоб эта милиция не залегала поля и не
забывала давнишнего способа войны, который может в последствии понадобиться. Но
в такое скользкое время нельзя этого сделать потому, что одни челны еще не готовы, а
другие хоть и готовы, но не так снаряжены, чтобы годились для морской битвы.
Поэтому неготовые приказал я кончить при себе, а на место сделай-
.
147
ных кой-как будут присланы другие. Но хоть и будут изготовлены, для этого
необходимо, чтобы козаки были успокоены и в надлежащем порядке отправлены, если
то укажет надобность Речи Посполитий и воля вашей королевской милости. Ибо,
сохрани Боже, чтобы неуспокоенные вышли они на море и, вернувшись, подняли
неугашенный бунт: тогда удержать их в указанной ординации Речи Посполитий
значило бы воевать и с козаками, и с Турками, и с Татарами. Вот почему надобно, по
моему мнению, постараться, как я и стараюсь, угасить сперва нынешние бунты. Но во
всем этом я желаю повиноваться воле и повелениям вашей королевской милости®.
Было это писано, вероятно, в то время, когда султан запретил Татарам вторгаться в
Полыпу. Паны были этим обрадованы, и фельдмаршал окончил свое покорно-
оппозиционное оправдание горькою для короля лестью:
„Рад бы я был видеть в эту зиму победы вашей королевской милости над
неприятелем Св. Креста и новые лавры, украшающие ваше славное имя; но так как
задуманные предначертания вражеские) отменены, чтб видно из прилагаемых при сем
