сендомирского воеводы, по каким причинам войско так постыдно бежало? В это время
произошла суматоха*), сенаторы начали один за другим исчезать, и маршал отложил
этот предмет до другого дня" (который никогда не наступил).
Почему пе наступил он никогда, это лучше всего мог объяснить наш Адам
Свеитольдич. Еще в 5 заседании он, по малорусской пословице: „поможи, Ббже, и
нйипим, и вашимъ", оправдывал присоветованного панам фельдмаршала, а вместе с
ним и весь триумвират, в таких выражениях:
„....Каждый пойдет с королем охотнее, хоть бы и я сам, потому что король будет
свидетелем и награждателем подвигов наших (bo bodzie oculatus abo spectator et
renumerator laborum). Да что? я выскажу вам свои чувства, как член свободной
Республики: какое мы теперь получили вознаграждение за нашгс потери? Все вы,
господа, нас браните, и еще слава Богу, что не бьете. Вот и бедняжки гетманы,—что им
было делать? Более сотни наших хоругвей ударили мужественно; потеря в пих
оказалась великою. Битва, господа, была настоящая: труп с обеих сторон падал густо"
(здесь Кисель забыл о собственной реляции, как и
*) Из сеймового дневника видно, что суматоха произошла по случаю внесения
сенаторских кресел в Посольскую Избу. О бегстве сенаторов из заседания дневник
выразился осторожно: „Chcieli Panowie Senatorowie iњж za trzкsиam swemi w poњrodek
Koиa naszego, ale siк zaњ z jakiejsi przyczyny rozmyњlili".
T. и.
41
322
.
во втором донесении о своих медах). „Мы тогда, видя, что силы наши никоим
образом не могли устоять против неприятеля, решили отступить (concluseramus
relyrowaж sio) к Константинову, а несчастная судьба Республики сделала то, что наше
постановление повело к бегству (quod tandem Infelici fato Reipubticae accidit, їe to nasze
postanowienie w rozsypkк poszиo)*.
Умел Адам Свентольдич выпрашивать поташные буды у московского царя не для
своей корысти, а единственно для его славы; умел заискивать милости и у польских
королят; но всего больше умел он выражаться так, что само постановление панское
бежало (poszиo w rozsypkк), а не паны. Он заставил наконец общественное мнение в
пилявецких региментарях видеть спасителей польской будущности, потому что,
благодаря их бегству, уцелел цвет национальной знати (flos nobilitatis). В настоящем
случае оправдание тех, которых люди неразсудительные готовы были казнить за *их
„экзорбитанции*, завершилъ* он, как бы выразился Поляк, rubasznie, по-козацки:
„Если будете заниматься экзорбитанциями*(вместо избрания короля), „то и права наши
будут у чорта в зубах, и вольности у двух чертей, а наши затылки очутятся под острой
саблей пана Богдана*. Это была речь подобного к подобным.
В 25 заседании (5 ноября) земские послы потребовали от сенаторов, чтоб онп
продолжали свои совещания о депутации, или чтоб уж совсем ее бросили, так как и
самое время исключает ее (juї czas jej sam excluditur).
По войсковым спискам, разбежавшагося войска оказывалось на-лицо 9.000. Прочие
притаились в среде доматоров, не имея охоты нюхать козацкого пороху. Они шли не на
войну под начальством Князя Доминика, а на выставку. Они хотели воевать с хлопами
нагайками своей 200.000-ой челяди, а не своими драгоценными саблями. Естественно,
что для таких кудреглавых Данаев Кисель был самым подходящим Нестором.
В 26 заседания (6 ноября) сеймующпх панов заняла, как детей, исповедь (confessata)
пленных Козаков, представленная каптуровым судьею, присутствовавшим при их
пытке* Вымученные у них признания заключались в 8 пунктах, а именно:
1. Михайло Дружченко, из Белой Церкви, показал, что был под Кумейками в
составе реестровых Козаков (которые, подобно пилявецким рыцарям, бежали без боя);
что Барабашенко, Идляшенко и Хмель были у короля в ночной раде, в присутствии
семи сенаторов; что король дал им привилегии на увеличение войска и на
.
323
морской поход; что Хмель, напоивши Барабашенка, послал его пояс к его жене; что
она, по этому знаку, выдала ему королевские листы, и что этими листами он взбунтовал
чернь.
2. Надоело уже и самой черни воевать. Козаки кричат на Хмеля; но он, не доверяя
им, держит при себе 6.000 жолдовых Татар, которые отправляют и стражу, и спят у его
