— Не надену! — отрезала я.
Горничная испуганно покосилась на Софи, но та лишь криво усмехнулась, видно, предвкушая скандал. Я же решила избавиться от соглядатая при первом удобном случае.
— Льера… — попыталась Кати сделать еще одну попытку, но я уже натянула мятое платье колдуньи и надевала бусы. Я не напрашивалась в гости, а кому не нравится — пусть не смотрит.
Тут дверь открылась, и мы услышали голос Лероя:
— Адель, вы готовы?
Я вышла в гостиную и хмуро кивнула удивленному графу.
— Почему вы не переоделись? — приподнял он точеную бровь.
— Потому что наряд, который мне прислал ваш друг, оказался велик. А идти пугалом к его величеству я считаю неприемлемым, — с пафосом ответила я.
Граф хмыкнул и подал мне руку.
— Я прикажу принести для вас платья Олефины, они должны быть как раз.
— А самой Олефине они больше не пригодятся?
— Нет, — улыбнулся граф. — Олефину казнили ранней весной.
Я споткнулась, и Лерой придержал меня за руку. Казнили? Его любовницу казнили, и он с улыбкой говорит об этом? Я убрала руку с графского предплечья и отодвинулась. Лео Лерой переставал мне нравиться. Граф же усмехнулся, перехватил мою руку и опять положил себе на предплечье, да еще сверху другой рукой накрыл, чтобы я не сбежала. Жест вышел весьма интимным, и я моментально почувствовала неловкость.
— Заговор против короны — и даже мое покровительство ничем не смогло помочь.
— Вы сожалеете? — тихо спросила я.
— Сожалею? — граф удивленно на меня посмотрел, а затем задумался. — Пожалуй, да, это можно назвать сожалением.
Дальше мы шли молча, я думала о Сашке: ищет ли он меня? Очень хотелось, чтобы искал. И чтобы мать наконец вспомнила, что где-то в России у нее есть дочь, и тоже хоть немного заволновалась. Хотя на нее надежды мало, она звонила мне из Техаса раз в месяц и то затем, чтобы узнать номер перевода. Я сдавала ее двушку в центре столицы и ежемесячно отправляла в Америку полученные от квартирантов деньги. На этом наше общение и заканчивалось. У нее своя жизнь, у меня своя. И зря Сашка думает, что если мы поженимся, квартира достанется мне. О чем думал граф, я не знаю, но его рука на моей ладони слегка подрагивала.
— Адель, — промолвил он, когда мы остановились перед огромными расписными дверями. — Сколько вам лет?
— Девятнадцать, — честно ответила я.
Граф смотрел на меня с недоверием, а когда до него дошло озвученное мной число, застонал.
— Придурок! Ты же несовершеннолетняя! — он резко перешел на ты.
— Почему это? — обиделась я. — Уже год как нет.
— Богиня, да ты ребенок! В нашем мире совершеннолетие наступает в двадцать два, — глядя на меня с жалостью, произнес граф. — Мне жаль.
— А в нашем — в восемнадцать, — мне стало обидно, что он считает меня ребенком, хотя если теперь они вернут меня домой, то я готова и семнадцатилетней назваться. — Отправите меня назад? — с надеждой спросила я.
— Исключено, — с искренним сожалением сказал граф. — Тебя одобрили грайи. А сколько вы живете?
— Восемьдесят-девяносто лет, — не стала скрывать я. — А вы?
— Значительно дольше, — уклончиво ответил Лерой. — Теперь ясно, отчего у вас так рано отдают замуж.
Э… А при чем тут замуж?
Я не успела спросить, что имел в виду граф, как дверь распахнулась, и меня буквально втолкнули в огромный пустой зал. Хлопок — двойные створки сошлись за спиной, пути обратно не было. Страшно. Я огляделась.
Огромное пустое помещение с белыми отштукатуренными стенами. Все украшение — это картины в золотых рамах, в основном, батальные сцены. Зато потолок красивый: высокий, арочный и такой белый, что смотреть больно. Я задрала голову и чуть не подпрыгнула, когда услышала тихий голос:
— Гапринийский камень, он собирает солнечный свет. Подойди.
Трон стоял на возвышении за широкими бархатными шторами, которые сейчас были раздвинуты. Я подошла и присела в глубоком реверансе. Кто его знает, как приветствуют королей в этом мире? Но помню, когда снимали исторический сериал, все дамы приседали. Я играла в нем горничную и поэтому с поклоном справилась вполне изящно и элегантно.
— Ты здесь, потому что я умираю, и мне нужно назначить преемника.
