В конце концов Кардифф не выдержал: вразвалочку подошел к перилам крыльца и всем своим видом изобразил нетерпение.
– Ты спросил, почему здесь не видно детей? – заговорил Элиас Калпеппер.
Кардифф кивнул.
– Дотошный газетчик не стал бы так долго ждать ответа на столь серьезный вопрос.
– А времечко и сейчас тикает, – беззлобно заметил Кардифф, поднимаясь по ступенькам.
– Это точно. Угощайся.
На перилах стояли две маленькие рюмки и бутылка вина.
Кардифф залпом осушил свою порцию и устроился рядом с Элиасом Калпеппером.
Тот выпустил дым.
– Всех ребятишек, – сказал он, тщательно взвешивая каждое слово, – мы отправили учиться.
Кардифф в недоумении уставился на него:
– Всех разом? Со всего города?
– Можно и так сказать. Отсюда до Финикса сто миль езды. До Тусона – это в другую сторону – двести. Дорога – сплошные пески да сухостой. А детям нужна школа в зелени. Зелени, впрочем, и у нас хватает, только учителей не найти – не хотят здесь работать. Раньше приезжали, да от скуки долго не выдерживали. Коли учителя к нам не едут, приходится детей отправлять за тридевять земель.
– А если я наведаюсь к вам в конце июня, то увижу, как дети возвращаются домой на каникулы?
Калпеппер застыл и сделался похожим на Клода.
– Я спросил…
– Я понял. – Калпеппер выбивал трубку, из которой сыпались искры. – Если отвечу «да», ты поверишь?
Кардифф отрицательно покачал головой.
– По-твоему, я намеренно уклоняюсь от ответа?
– По-моему, – ответил Кардифф, – каждый из нас тянет резину. Мне интересно, какой у вас будет рекорд.
Калпеппер усмехнулся.
– Дети не приедут на каникулы. Они уже выбрали для себя летние школы и разъедутся кто куда – в Амхерст, в Провиденс, в Сэг-Харбор. А один мальчуган – даже в Мистик-Сипорт[5]. Неплохо звучит, а? Мистик. Когда-то застрял я там в грозу и читал «Моби Дика», перескакивая через главы.
– Дети не приедут на каникулы, – повторил за ним Кардифф. – Можно, я угадаю, по какой причине?
Старик кивнул и пожевал незажженную трубку.
Кардифф достал свой блокнот и сверился с записями.
– Местные ребятишки, – выговорил он наконец, – вообще не вернутся домой. Никто. Ни один. Никогда.
Захлопнув блокнот, он продолжил:
– Дети не вернутся по той простой причине, – он проглотил застрявший в горле ком, – что их здесь нет. В давние времена что-то произошло. Бог его знает, что это было, но что-то произошло. Семейных встреч тут не бывает. Самые юные – кто не покинул здешние места – давно успели повзрослеть. Вы – один из них.
– Это вопрос?
– Нет, – сказал Кардифф. – Это ответ.
Калпеппер откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
– Ты – самый дотошный, – изрек он, не замечая, что трубка давно остыла, – из самых первоклассных газетчиков.
– А еще… – начал Кардифф.
– Достаточно, – перебил Калпеппер. – На сегодня.
Он снова наполнил рюмку искристо-янтарным вином. Кардифф выпил. Услышав мягкий щелчок входной двери, он поднял глаза. Кто-то проскользнул наверх. Вокруг ничего не изменилось.
Кардифф подлил себе вина.
– Никогда не вернутся домой. Никогда, – прошептал он.
И отправился спать.
Приятных снов, пожелал кто-то в глубине дома. Но Кардиффу не спалось. Он лежал не раздеваясь и решал философские задачи на потолке: стирал, исправлял, опять стирал и наконец не выдержал: резко спустил ноги и стал всматриваться в город-луг, где среди тысяч цветов поднимались, тонули и снова поднимались дома – парусники на волнах лета.
Сейчас встану и пойду, решил Кардифф, только не на поляну, где жужжат пчелы. А совсем в другое место, где витает земное молчание и дрожит пыльца на крыльях ночной бабочки, что зовется «мертвая голова».
Он босиком прокрался по ступеням в холл, вышел за порог и беззвучно задвинул дверь-ширму, а потом сел на траву и обулся при свете поднимающейся луны.
«Вот и славно, – подумал он, – даже фонарик не понадобится».
На середине улицы он обернулся. Кто-то, глядя ему вслед, маячил тенью у входной двери – или показалось? Он двинулся дальше, а потом перешел на бег.
«Держись той же дороги, что и Клод, – тяжело дыша, мысленно говорил он себе. – Здесь за угол, теперь сюда, еще раз направо – вот и оно…»
