Начальный период, который я назвал «наивным монизмом», представляет
собой этап, на котором различие между естественными и нормативными
законами еще не фиксировалось. На этом этапе негативный опыт человека
является средством, с помощью которого он учится приспосабливаться к
окружающей среде. Различие между санкциями, навязанными другими людьми в
случае нарушения нормативных табу, и негативным опытом, испытанным под
воздействием природного окружения, еще не осознается. Существуют две
возможные стадии проявления наивного монизма. Одну из них можно назвать
наивным натурализмом. На этой стадии считается, что естественные и
конвенциональные регулярности вообще неизменны. Я думаю, что эта стадия
— всего лишь абстрактная возможность, которая, скорее всего, никогда не
реализовывалась. Гораздо важнее для нас стадия, которую можно назвать
наивным конвенционализмом, на которой считается, что природные и
нормативные регулярности выражают решения человекоподобных богов и
демонов. На этой стадии смену времен года, особенности движения Солнца,
Луны и планет интерпретируют так, будто они повинуются «законам»,
«повелениям» и «решениям», «управляющим небом и землей» и
«провозглашенным Богом-создателем в начале времен»5.2. Понятно, что те, кто так думает, способны поверить
и в то, что даже законы природы при определенных исключительных
обстоятельствах подвержены изменениям, что иногда мы можем
воздействовать на них при помощи магии и что эти законы приводятся в
действие санкциями — так, как если бы они были нормативными. Это хорошо
иллюстрирует изречение Гераклита: «Солнце не преступит [положенных] мер,
а не то его разыщут Эринии, союзницы Правды».
Крушение племенной системы, основанной на магии, тесно связано с
осознанием того, что системы табу различных племен различны, что они
введены и навязаны человеком и что их можно безнаказанно нарушать, если
только удастся избежать наказания со стороны соплеменников. Осознанию
этого факта способствовало также наблюдение, что законы могут вводиться
и изменяться смертными законодателями. Я имею в виду не только таких
законодателей, как Солон, но и законы, введенные и принятые обычными
гражданами демократических городов. Этот опыт позволил осознать различие
между нормативными законами, введенными человеком и основанными на
решениях и соглашениях, и природными регулярностями, недоступными власти
человека. Позицию, при которой возникло ясное понимание этого различия,
можно назвать критическим дуализмом, или критическим
конвенционализмом. В истории греческой философии этот дуализм фактов и
норм проявился в форме противопоставления природы и соглашения5.3.
Несмотря на то, что эта позиция была сформулирована еще в давние времена
софистом Протагором, старшим современником Сократа, она еще так плохо
понята, что я чувствую потребность разъяснить ее более подробно. Прежде
всего, не следует думать, что критический дуализм влечет за собой теорию
исторического происхождения норм. Он не имеет ничего общего с совершенно
неправдоподобной исторической идеей, что нормы были введены или
установлены человеком сознательно, а не обнаружены им как просто
существующие (как только он приобрел способность распознавать что-то
подобное). Поэтому критический дуализм не имеет ничего общего с
утверждением, что источником норм является человек, а не Бог, равно как
и не снижает ценности нормативных законов. И уж совершенно он отвергает
взгляд, в соответствии с которым нормы, будучи конвенциональными,
т. е. искусственными, являются поэтому «только
произвольными». Критический дуализм утверждает лишь, что нормы и
нормативные законы могут вводиться и изменяться человеком — точнее,
договором или решением соблюдать или изменять их, а поэтому человек
несет за них моральную ответственность: не за те нормы, которые он
обнаруживает в обществе, только начиная размышлять над ними, а за нормы,
которые он согласился соблюдать, когда у него были средства для их
изменения. Нормы искусственны в том смысле, что порицать за них, кроме
себя, некого — ни Бога, ни природу. Улучшать их, если мы считаем их
сомнительными, — наша задача.
