Прошли со своей нянькой барчата из усадьбы, чистенькие, нарядные, а невеселые. Они скулили, чего‑то выпрашивали у няньки, а та им отказывала.
Конечно, им хотелось отведать клюквенного квасу, орешков и сахарных куколок. Бедняги, зря вы по гривеннику за стакан выпитого молока получаете! Зачем деньги, если купить на них ничего не позволяют… Нет, слава тебе, разрешила сердитая нянька. Квас пьют, один стакашек на троих. Экая жалость, и не распробуют как следует… Ага, пряников кулек покупают, должно целый фунт. Ну, это подходяще!
Словом, было на что глядеть Шурке с Катькой. И ушам тоже хватало работы: слушай не переслушаешь.
— Ситчик вам к лицу. Чистый атлас. Не маркий, износу не будет! голосисто убеждала робкую бабу нотная, толстая торговка, и аршин летал над ее простоволосой, растрепанной головой, и трещал и стрелял, что твой пугач, раздираемый накрахмаленный ситец.
— Навались, навались, у кого гроши завелись! — кричал квасник, стоя в одном сапоге, а другим раздувая трехведерный самовар, сыпавший на траву искры.
— Мятные пряники, вяземские… Сам бы ел, да сыт покуда, съел полпуда. Захочу — пуд сворочу!.. Мятные, вяземские, на меду…
— Вот оно, счастье! Без проигрыша! Драгоценные вещи и предсказания судьбы… Только за три копейки!
— Да разве это горшок? Горшок должен звенеть колоколом!
— Сам ты колокол, пустобрех… Слушай! Али оглох?
Еле выбрались Шурка и Катька из месива баб, лаптей, мужиков, граблей, ситца.
У церковной ограды они увидели новое восхитительное зрелище. Щеголеватый парень с чубом, выбившимся из‑под коричневого бархатного картуза, сдвинутого на правое ухо, стоял, прислонясь к ограде, и держал на ремне черный ящик. Под стеклом, на сиреневом плюше, ослепительно блестя, плотно лежали золотые и серебряные вещи — часы, портсигары, цепочки, кольца и брошки. Покуривая папиросу, парень искоса щурился на свое богатство, подкидывая на ладони малюсенькие костяные чурбашки с крапинками. Он никого не зазывал, а мужиков около него толпилось множество. Все рассматривали ящик, прищелкивали языками; иные сомневались — настоящее ли это золото и серебро, другие уверяли, что настоящее, облюбовывая вещи. Особенно нравились всем золотые часы. Парень вынул их из‑под стекла и, щелкая крышкой, небрежно объяснил:
— Варшавского золота — с. Известная заграничная фирма — Павел Буре. На двадцати трех камнях… Верный ход — с на пятьдесят лет.
— Ах, бес! — восхищенно хлопнул себя по карману пьяненький глебовский мужик с деревянной раскрашенной лошадкой под мышкой. — Так‑таки на пятьдесят лет? — спросил он, оглядываясь и подмигивая толпе. — А может, на сто?
— Нет — с, — с достоинством ответил парень. — Ручательство фирмы. Извольте видеть. — Он поиграл часами, спрятал их за стекло и неохотно добавил: — Совершенно даром — с. Любая вещь. По вкусу публики.
— По ску — усу? Даром?.. Ах, дуй те горой! — еще веселее закричал глебовский гуляка. — Это как же так — даром?
Парень ловчее облокотился на ограду, переменил положение скрещенных ног, затянутых в лакированные голенища, и лениво процедил сквозь зубы:
— Очень просто — с… Извольте сыграть костями… Вот так — с.
Белыми, женскими пальцами, унизанными перстнями, он небрежно бросил чурбашки с крапинками на стекло.
— У меня выпало семь очков. У вас, разумеется, будет болыне — с… Ничего не имею против. Ваше счастье… Берите любую вещь по вкусу — с.
— Д — да… Это, брат, без обману, — согласились некоторые из зевак. Воистину — счастье.
— Кости тоже надо умеючи кидать, — возражали другие, теснясь около черного ящика.
— Верно! Дело мастера боится.
— Да уж так. С непривыку как раз и проиграешь.
— Постой, — остановил и раздвинул всех веселый глебовский мужик. Ну, а ежели меньше очков у меня? — допытывался он.
— Четвертак — с, — ответил хозяин часов, брошек и колец.
— Ах, бес! — восхищенно взвизгнул мужик и выронил из‑под мышки деревянную лошадку. — Четвертак? Вот те и даром!.. А может, гривенника хватит?
— Четвертак — с, — твердо повторил парень, зевнул и скучающе отвернулся.
Этот богач очень походил на Мишу Императора и перстнями, и выговором, и важностью, с которой он держал себя. «Уж не брат ли он Мише Бородулину?» — подумал Шурка. Но брата у Миши Императора, кажется, не было.
