Когда я увидел Камалу, на лице ее была знакомая мужественная улыбка, но она была слишком слаба и слишком страдала от боли, чтобы много говорить. Быть может, мой приезд сыграл какую-то роль, так как на следующий день и в течение нескольких последующих дней она чувствовала себя немного лучше. Но кризис продолжался, и силы ее постепенно иссякали. Не будучи в состоянии примириться с мыслью о ее смерти, я воображал, что она поправляется и что, если только ей удастся перенести кризис, она может выздороветь. Врачи по своему обыкновению обнадеживали меня. Непосредственная угроза, казалось, миновала, и состояние ее не ухудшалось. Она была слишком слаба для длительных бесед. Наши разговоры были непродолжительны: заметив, что она начинает утомляться, я тотчас умолкал. Иногда я читал ей вслух. В числе книг, которые я читал ей, была, помнится, «Земля» Пэрл Бак. Ей нравилось, когда я ей читал, но наше чтение подвигалось медленно.
Утром и днем я брел из своего пансиона в маленьком городке до санатория и проводил с нею несколько часов. Мне так много хотелось ей сказать, но приходилось сдерживать себя. Иногда мы беседовали понемножку о старых временах, вспоминали прошлое, общих друзей в Индии; иногда, с оттенком грусти, говорили о будущем и о том, что мы тогда будем делать. Несмотря на серьезность своего состояния, она думала о будущем. Ее .глаза блестели и были полны жизни, лицо было веселое. Случайные друзья, приходившие навестить ее, бывали приятно удивлены, видя, что она выглядит лучше, чем они ожидали. Их вводили в заблуждение эти блестящие глаза и улыбающееся лицо.
Длинными осенними вечерами я сидел один у себя в комнате в пансионе или же отправлялся на прогулку в поле или в лес. Сотни образов Камалы проходили в моей голове, сотни различных сторон ее многогранной и глубоко интеллектуальной личности. Как часто, несмотря на то, что мы были женаты почти двадцать лет, она удивляла меня какой-нибудь новой чертой своего интеллекта или своего духа. Я знал ее с самых различных сторон и в последние годы изо всех сил стремился познать ее. Нельзя сказать, чтобы мне это не удалось, но все же я часто спрашивал себя, действительно ли я знаю и понимаю ее. В ней было что-то неуловимое, что-то призрачное, реальное и вместе с тем невещественное, трудно постижимое. Иногда, глядя в ее глаза, я видел незнакомое существо, украдкой поглядывавшее на меня.
Если не считать недолгого пребывания в школе, она не получила систематического образования; ее ум не подвергся воздействию учебного процесса. Она явилась к нам неискушенной девочкой, свободной от каких-либо «комплексов», которые, как говорят, стали ныне таким обычным явлением. Она и в дальнейшем не вполне утратила этот девический облик, но по мере того как она становилась женщиной, глаза ее обретали глубину и огонь, напоминая тихие омуты, на дне которых бушевали бури. Она не принадлежала к числу девушек современного типа с их привычками и неуравновешенностью, но она достаточно легко освоилась с современным укладом жизни. И все же в основе своей она была индийской девушкой или, точнее, кашмирской девушкой, чувствительной и гордой, ребячливой и взрослой, легкомысленной и мудрой. Она была сдержанна с теми, кого не знала или кто ей не нравился, но вся искрилась весельем и откровенностью в обществе знакомых и приятных ей людей. В суждениях о людях она была стремительна, в своих выводах не всегда справедлива, но она твердо держалась своих инстинктивных симпатий и антипатий. Она не умела лукавить. Если тот или иной человек ей не нравился, это было ясно для всех, и она не пыталась это скрыть. Впрочем, если бы она и попыталась, это едва ли удалось бы ей. За свою жизнь мне довелось встретить очень немногих, кто произвел бы на меня столь же сильное впечатление своей искренностью.
Я думал о первых годах нашей совместной жизни, когда, несмотря на свою огромную любовь к Камале, я почти забывал о ней, лишая ее тех товарищеских отношений, на которые она имела право. Я походил тогда на одержимого; я целиком посвящал себя делу, в которое верил; я жил в созданном мною сказочном мире, глядя на окружающих меня реальных людей как на призрачные тени. Я вкладывал в работу все свои силы; ум мой до краев был заполнен работой, которая меня целиком поглощала. Ей я отдавал почти без остатка всю свою энергию.