– Афанасий? Ты куда залез? Ну что мне с тобой делать? Мусорное ведро – это масса микробов. И ты в таком жутком месте собрался рожать? Как не стыдно. Люди из провинции пытаются всеми силами прорваться в Москву, зубами зацепиться за культуру. А ты? Если бы меня родили в подворотне, а потом подобрала графиня, будь уверен – ниже гувернантки я бы не опустилась. У тебя есть все. Научись пользоваться. Научился же ходить в унитаз.
Афанасий был извлечен из-под раковины и водворен в корзинку.
– Что же мне с тобой делать? – вслух подумала она. – На работу не возьмешь, оставлять одного боязно.
Вера Михайловна посмотрела на часы и набрала номер своей подруги. Подруга была замужем за дипломатом и потому любила с утра основательно поспать. В трубке очень долго гудело, и как-то по-особенному тоскливо. Наконец ответили. Вера Михайловна вкратце изложила свою просьбу приехать и проследить за родами Афанасия.
– Ты с ума сошла, подруга. Я не акушерка и не ветеринар. Вызови специальную ветпомощь. В конце концов, читала же ты классиков. Должна помнить, как русские бабы в поле рожали. Прямо в борозде… – окончательно проснулась жена дипломата.
– Афанасий не баба, а кот…
– Тем более…
– Но я слышала, что они иногда занимаются… каннибальством, – испуганно сообщила гардеробщица. – А вдруг?
– Бывает. Но это когда рядом папаша. У тебя, насколько я знаю, отец неизвестен. Так что можешь не беспокоиться. Вообще не понимаю, как это твой Афанасий мог умудриться. Он вообще без поводка не ходит.
– На даче… Я думала – свобода, травка…
– «Свобода, травка». Ты-то должна понимать, что такое свобода и травка. В общем, я тебе говорю: свинья грязь найдет.
– Афанасий не свинья. – Вера Михайловна обиделась.
– Так покупай ему противозачаточные. И всем котам во дворе раздай презервативы.
– Он не свинья и не баба.
Вера Михайловна повесила трубку.
– Сидишь, нехорошая женщина? Я торговать потомством не умею.
Телефон зазвонил вновь.
– Ладно. Извини. Не свинья. Приеду к обеду. Ключи сунь под коврик, мамаша. Но раньше обеда не жди, мне своих лоботрясов обиходить надо, – смилостивилась подруга.
Вера Михайловна снова позвонила маме – тишина.
Нет, так не пойдет. Вера Михайловна вдруг с ужасом поняла, что мама невечна. Что, как ни страшно об этом думать, мама стареет, мама может умереть. Ее надо переселить к себе. Продать комнату в коммуналке, и пусть живет с ней.
Правда, мама терпеть не может кошек, но уж как-нибудь уживутся.
Вера Михайловна несколькими тонкими штрихами нанесла макияж, сунула в сумку томик Шелли и, постукивая каблучками, поспешила к лифту. Ей предстояло покинуть спальный район и, вдыхая чужие миазмы плохо вентилируемого метро, перенестись в атмосферу лоска, доведенного до совершенства.
– Ты боишься? – повторила Чарли.
Сегодня должно было состояться ежегодное собрание держателей акций. К нему готовились вот уже два месяца, только о нем и было разговоров в администрации. И причина бояться у Ахмата была.
– Да нет, – легко ответил он. – У нас все в порядке.
– У нас не все в порядке, – сказала Чарли. – У нас только будет все в порядке. – Сделала паузу и, глядя в глаза Метью, словно она следователь, а он подозреваемый: – Если ты не боишься.
– Я не боюсь, – твердо сказал Ахмат, но почему-то отвел взгляд от собеседницы.
Чарли это заметила. Нельзя было не заметить. Иногда она сама себе казалась умудренной опытом матерью рядом с этим сильным и красивым мужчиной.
Вот как раз этот несовместимый контраст между его грубоватой силой и какой-то душевной тонкостью, а отсюда и слабостью когда-то очаровал ее.
Два года назад они тоже готовились к собранию акционеров. Тогда приходилось ночи напролет просиживать в бухгалтерии и приводить в порядок финансовые документы. На основе этих документов Чарли готовила отчет, а Ахмат помогал ей переводить на русский. Иногда ему звонила жена, он разговаривал с ней суховато, это почему-то коробило Чарли. Конечно, все время заниматься бумажками было даже ей не под силу, поэтому они иногда спускались в бар и пили кофе. Волей-неволей приходилось о чем-то говорить.
Ахмат бегло знал английский, но Чарли просила его говорить только по-русски.
