— Прогресс есть константная эксистенция ситулярных новаторов каменолорация, индивидуум, социал!
Взрыв громкого хохота огласил коридор. Петя Нестеров подошел к толпе и, протиснувшись в середину, увидел Зарайского, ухватившего Данилку за пуговицу мундира.
— Чем занимается рябчик? — продолжал допытываться Зарайский.
Данилка давно чувствовал себя сиротливым в кадетской среде. Здесь были сынки потомственных дворян, старших офицеров гвардии. Крупные купцы и фабриканты отдавали сюда своих наследников.
Один Данилка составлял исключение. Его отец был простым солдатом, сыном бедняка-крестьянина в Приазовьи. Во время русско-турецкой войны, проявив геройство под Шипкой, он спас от верной смерти генерала Гурко, за что высочайшим приказом ему был присвоен первый офицерский чин.
И все-таки насмешки и издевки преследовали Данилку. Петя Нестеров, единственный верный друг, часто бранил его за робость:
— Дай им сдачу, да так, чтобы не досчитались одного-двух зубов!
— Мне нельзя, — отвечал Данилка, вздыхая, — я и так принят в корпус «за спасибо».
Впрочем, когда над головой Данилки собирались тучи и Зарайский только и искал повода для драки, Петя сам удерживал друга, забывая, что недавно корил его за долготерпение. Не кулаки Зарайского страшны были, а его покровители, начиная от офицера-воспитателя и кончая самим директором корпуса генерал-майором Войшин-Мурдас-Жилинским.
Теперь, увидав Петю, Данилка расправил плечи и в глазах его на мгновенье блеснул дерзкий огонек.
— Ну! Чем занимается рябчик!? — наступал Зарайский.
Данилка поглядел на враждебно-насмешливые лица кадетов и снова стал слабым и затравленным. Опустив голову, давясь слезами от стыда и обиды, он забормотал:
— Рябчик… летая над непроходимыми лесами Сибири, славит… честное имя… благородного корнета…
Вновь раздался хохот, но вдруг оборвался, как будто у всех разом отнялся голос.
Петя Нестеров сразмаху ударил Зарайского по щеке, потом еще и еще…
— Вот тебе… благородный корнет!.. Вот тебе!.. — приговаривал он.
Митин дал Пете подножку, и когда тот упал, все навалились на него с шумом и криком.
К счастью, этой свалки не видали офицеры-воспитатели, но Зарайский не оставлял мысли отомстить Нестерову.
5
Воздушный змей плавно раскачивался из стороны в сторону. На нем был нарисован черт с красными глазами и желтым брюхом. Змей размахивал хвостом из пеньки. Но самое интересное заключалось в том, что под змеем висела кукла с надетой на нее большой трубой, склеенной из картона в виде духового музыкального инструмента — тромбона.
К окнам прильнули озорные лица кадетов: в кукле все без труда узнали «Тромбона» — офицера-воспитателя старших классов штабс-капитана Львова.
Змей описывал самые неожиданные фигуры: клевал носом, бросался ввысь, перевертывался на спину. Внимательно приглядевшись, можно было заметить черную нитку, которая вела к крайнему левому окну второго этажа, где стоял Петя Нестеров, то наматывая нитку на катушку, то освобождая ее. Самозабвенное, совсем еще детское ликование светилось на его лице.
Николай Зарайский воровато оглянулся. Пожалуй, не придется дожидаться более удобного случая для отместки. Только бы не пронюхали кадеты: снова станут звать его «мыловаром» или еще того хуже — «мозолекусом». Упаси бог!
Он незаметно отделился от товарищей и побежал в преподавательскую.
Штабс-капитан Львов жевал яблоко, всецело отдавшись этому занятию.
— В чем дело? — спросил он густым басом, увидя вкрадчивые беспокойные глаза кадета Зарайского. За этот рокочущий бас и нарекла его насмешливая кадетская муза «Тромбоном» — в листках от тетрадей, на стенах коридоров, на пюпитрах парт и даже печатными буквами на обложке классного журнала.
— Господин штабс-капитан… Разрешите доложить…
— Ну, докладывай. Слушаю, — на низкой ноте сдержанно пророкотал «Тромбон».
— Кадет Нестеров запустил змея и подвязал к нему куклу, изображающую… вас, господин штабс-капитан.
— Что-о?
— Да-с, вас. Извольте взглянуть, господин штабс-капитан.
«Тромбон» подошел к окну, и через несколько мгновений его лицо приняло такое выражение, будто он надкусил очень кислое яблоко.
