- Ну-ка, сержант Толстяков, расскажи, как ты спас командира! - говорит одному раненому доктор.
Толстяков густо краснеет и машет рукой: стоит ли говорить о таких пустяках! И лишь от его товарищей я узнаю, что, когда одиннадцатого августа немцы окружили его взвод и открыли ураганный пулеметный огонь. Толстяков вместе с другом своим Максименко пошел почти на верную смерть и вывел из немецкого кольца тяжелораненого лейтенанта товарища Аркина.
Во время рассказа он небрежно и равнодушно пожимает плечами, энергично показывая всей своей мимикой, что он не придает своему подвигу никакого значения.
- Вы, - говорит он, - лучше спросите у Миши Ельцова, как он доставил под немецкими выстрелами в свое минометное гнездо десять мин.
Обращаемся к Мише Ельцову, но Миша Ельцов принимает такое же равнодушное выражение лица и даже пренебрежительно выпячивает нижнюю губу, когда какой-то очевидец рассказывает о его геройском поступке. Когда же мы просим его, чтобы он сам рассказал о себе, он встает и начинает нараспев говорить, словно читая стихи, что все дело не в нем, а в его товарищах, Моргуне и Попкове, которые, найдя его в овраге, перевязали ему правую руку, привели его в чувство и проводили в санитарную часть.
Таков стиль разговора, установленный этим коллективом бойцов, - ни за что не говорить о себе.
Оказывается, гигант Захарчук, изображая козла чуть ли не единственным героем своей эпопеи, был верен этому же суровому стилю. Его боевые товарищи сообщают о нем, что, убегая из плена, он уложил двух или трех часовых, поджег захваченную немцами солому и доставил командованию какие-то важные сведения, но Захарчук об этом -ни гугу!
Мне хотелось расспросить их еще о многом, но тут из города прибыл автобус и привез труппу актеров Малого Академического театра, одного из лучших советских театров. Они приехали "дать раненым спектакль". Бойцы поспешили в клуб, и скоро оттуда послышался знакомый жизнерадостный смех.
Если бы нужно было определить одним словом то чувство, которое выносишь из этого госпиталя, я сказал бы: чувство оптимизма. У этих людей нет ни тени сомнения в том, что они победят. Залечив раны, они, в огромном своем большинстве, снова уйдут на фронт - мужественные, простодушные, несокрушимо-спокойные, сплоченные люди, готовые отдать свою жизнь, чтобы спасти родину и все человечество от тирании озверелого врага.
Сентябрь 1941 года
Михаил Шолохов
По пути к фронту
Вооруженные карандашами, записными книжками и ручными пулеметами, мы едем на автомобиле к линии фронта, обгоняя множество грузовых автомашин, везущих к передовым позициям боеприпасы, продовольствие, красноармейцев.
Все машины искусно замаскированы ветвями берез и елей, и когда смотришь с холма вниз на дорогу, создается впечатление, будто в сказочный поход с востока на запад движутся, переселяясь куда-то, кусты и деревья. В движении - целый лес!
С запада все слышнее доносятся громовые раскаты артиллерийской канонады. Близок фронт, но по-прежнему машут желтыми и красными флажками красноармейцы-регулировщики движения, так же стремительно движется поток грузовых автомашин, а по бокам дороги грохочут гусеницами мощные тракторы-тягачи.
Предупрежденные, что в любой момент можно ожидать нападения с воздуха, я и мои спутники по очереди ведем наблюдения, стоя на подножке автомобиля, но немецкие самолеты не появляются, и мы без помех продолжаем поездку.
Мне, жителю почти безлесных донских степей, чужда природа Смоленской области. Я с интересом слежу за разворачивающимися пейзажами. По сторонам дороги зеленой стеной стоят сосновые леса. От них веет прохладой и крепким смолистым запахом. Там, в лесной гущине, полутемно даже днем, и что-то зловещее есть в сумеречной тишине, и недоброй кажется мне эта земля, покрытая высокими папоротниками и полусгнившими пнями.
Изредка на поляне, поросшей молодыми березками и осинником, ослепительно вспыхнет под солнцем и промелькнет куст красной рябины, и снова с двух сторон обступают нас леса. А потом в просвете вдруг покажется холмистое поле, вытоптанные войсками рожь или овес, и где-нибудь на склоне черными пятнами выступят обуглившиеся развалины сожженной немцами деревни.
