Военный закал, патриотическая решимость растут в Киеве с каждым днем.
Начались занятия в школах. Дети учатся прилежно, старательно, но старшеклассников тянет туда, на окраины и пригороды, откуда доносятся глухие удары орудий, где вспыхивает внезапный огонь ночного боя.
- У меня вчера шесть ребят собрались бежать на фронт. Все возбуждены. Один говорит: "Пустите бить фашистов, буду шесть дней воевать, а седьмой учиться", - рассказывала нам учительница истории Анна Федоровна Русова.
Несколько дней назад по Крещатику своим ходом прошел захваченный под Киевом тяжелый немецкий танк. На брюхе танка была нарисована военная эмблема: буйвол с задранным вверх хвостом. Танк этот теперь стоит в городском саду...
Мы проходим по рабочему поселку.
С главной улицы, где дребезжит трамвай, сворачиваем в боковые улочки. Дома деревянные, со скамейками возле калиток. Голые песчаные холмы желтеют сразу за крышами домов. Во всех переулках баррикады, построенные руками местных жителей. Никто не остался в стороне от оборонных работ.
Вот это и есть сегодняшний Киев - суровый, трудовой, яростный, бессмертный советский город. И ополченцы, и санитарки, выносящие раненых, и старые рабочие-арсенальцы, снова приготовившиеся к боям по прошествии двадцати с лишним лет и нацепившие на пояс связки гранат, и пушки, стоящие в глубине дворов, и части Красной Армии, и скверы, и очередь у кассы цирка, - все это наш Киев, героический Киев.
18 сентября 1941 года
Корней Чуковский
Госпиталь No 11
Еще так недавно на этих веселых лужайках кувыркались и барахтались дети. Здесь, под старинными липами, был летний санаторий для школьников.
А теперь по тем же столетним аллеям медленно ковыляют раненые - в длинных халатах, на костылях, с забинтованными головами и руками.
Издали они показались мне такими печальными. Я пришел сюда как друг-писатель, чтобы прочитать им стишок или отрывок из повести, но что я прочту этим "несчастным страдальцам", чем отвлеку их от их тяжелого горя?
Я подошел ближе и с изумлением увидел, что никаких "печальных страдальцев" здесь нет. Загорелые круглые лица, простодушные, чуть-чуть озорные глаза.
Неужели эти улыбающиеся, спокойные, ясноглазые люди только что были в огне самой кровопролитной и беспощадной войны, какой еще не знала мировая история?
С громким крестьянским смехом слушают они носатого гиганта, который, опираясь на два костылька, рассказывает им историю о каком-то "проклятом козле":
- Не отходит, бродяга, от меня ни на шаг. Я в канаву, и он в канаву. Я в огороды, и он в огороды. Что ты будешь делать с проклятым козлом!
Мне объясняют, что этот гигант - минометчик Семен Захарчук, бежавший из фашистского плена. Бежал он два дня и три ночи, прячась в кустах и оврагах, и все сошло бы отлично, да пристал к нему чей-то козел.
- Я его и палкой, и камнем, а он вроде влюбился в меня...
И Захарчук с неотразимым украинским юмором рассказывает, как он привязал своего спутника к дереву и был счастлив, что может бежать без него, а наутро, проснувшись во ржи, опять увидел над собой его бороду...
Слушатели смеются без удержу, и такой же могучий смех слышится в той толпе, которая обступила садовый бильярд и следит за чемпионатом двух дюжих танкистов, орудующих костылями, как киями.
И уже не смех, а громкий хохот сотрясает ту группу бойцов, которая затеяла игру "бери-кури": между двумя деревьями протянули веревку, а к этой веревке прикрепили на тоненьких ленточках коробки с папиросами "Казбек". Желающий добыть папиросы вооружается ножницами, ему завязывают глаза полотенцем, заставляют покружиться на месте и гогочут как гуси, когда, сбившись с дороги, он режет ножницами не ленту, а воздух.
И я вспоминаю, что здесь же, на этой самой лужайке, месяца два назад, в эту самую игру точно так же играли дети - только вместо папирос были лакомства.
Видно, и вправду у всех мужественных и сильных людей всегда есть в душе что-то детское.
Я расспрашиваю их о боях, в которых они принимали участие. Но, как все истинно бесстрашные люди, они очень неохотно говорят о себе, о своих героических подвигах.
