Чем достигнуты наши победы? Самопожертвованием народа и каждого отдельного человека. Я не говорю, что на войне излишен счет. Холодный рассудок, проверяющий чувства, необходим, даже в бою. Но одной арифметикой нельзя выиграть войну, тем более что у войны своя арифметика. Недаром народы часто называют свои победы "чудом": "чудо на Марне", "чудо под Москвой". Это не чудеса - это законы войны, которая требует и рассудка и безрассудства. Я спрашиваю лейтенанта Комарова: "За что орден?.." Он отвечает: "Четыре танка, два "тигра". Он говорит об этом, как если бы речь шла о куропатках. Одной арифметикой ничего не объяснишь, и если можно цифрой передать толщину брони "тигра", то не поддается учету другое: тоска, гнев, мужество Комарова.
Во время "странной войны" в различных "кафе де коммерс" французские доморощенные стратеги подсчитывали, какой перевес в тяжелой артиллерии будет у союзников к весне 1941 года. Весна 1940 года показала тщету этих упражнений. В июне этого года некоторые немецкие генералы, подсчитывая свои танки и самоходные пушки, намечали этапы ликвидации курского выступа. Если имеются за океаном люди, которые подсчитывают, сколько самолетов, транспортов и пушек будет у союзников в 1945 году, мы можем только горько усмехнуться.
Наши победы связаны с жертвами. Я говорю не только о потерях на фронте - о жертвах всего народа. Если некоторые чужестранцы склонны объяснить нашу военную жизнь каким-то особым долготерпением русского народа или спецификой нашего быта, они заблуждаются. Студентки, изучавшие Лопе де Вега или Ронсара, пасут в Казахстане скот. Им это так же трудно, как трудно было бы студенткам Кембриджа заняться овцами Австралии. Москвичи, до войны не державшие ничего в своей руке, кроме карандаша или иголки, рубят лес, работают в шахтах. Это не вспышка энтузиазма: фейерверки не длятся двадцать шесть месяцев. Это - "ничего не поделаешь - нужно"... Вовсе не легко подросткам работать на заводе. Они предпочли бы играть в мяч или читать Жюля Верна. Вовсе не сладко сибирской крестьянке, проводив на фронт сыновей, расставаться с мужем. Но здесь объяснение пути, пройденного Красной Армией.
Не раз иностранцы описывали положение нашей страны. Может быть, некоторые его видели в слишком темных тонах, другие - в слишком светлых. Я не стану сейчас спорить о деталях. У нас нет голода, но у нас есть дети, которые не видят сахара; помимо мировых проблем, у нас многие заняты проблемой, как залатать единственную пару ботинок, - у нас много лишений. Они связаны с количеством немецких дивизий, находящихся на нашем фронте, и с несколько абстрактной, чересчур логичной и поэтому алогичной медлительностью других членов антигитлеровской коалиции.
Французы, чехи, голландцы, бельгийцы, датчане, норвежцы легко поймут нас. Вот уже свыше двух лет, как огромная часть Советского Союза находится под пятой немцев. Гитлеровцы установили своеобразную иерархию каторги: они обращаются с французами хуже, чем с норвежцами, с русскими хуже, чем с французами. Что должен чувствовать танкист или моряк, уроженец Украины, понимая, что его семью немцы убили или угнали в Германию на каторжные работы, или - в лучшем случае - обрекли на голодное и позорное прозябание?
Сейчас молоденькие девушки отстраивают Сталинград. Это учительницы, студентки, служащие. Они не были каменщиками. У них на пальцах нет кожи сошла. Они кладут в день до пяти тысяч кирпичей. Они живут в землянках, где ютились солдаты. Легко ли это? При этом они читают в газете, что, отступая, немцы жгут города. Сожгли Орел. Сожгли Карачев. Сожгли Жиздру...
Я привез с фронта печатный листок: приказ германского командования о принудительной эвакуации целого района. Приказ на двух языках: русском и немецком. В приказе сказано: "Каждый должен тотчас отправляться со своей семьей, скотом и движимым имуществом в западном направлении". Указывается маршрут, затем следует: "Отправляться только в западном направлении. Кто будет следовать в восточном направлении, будет расстрелян". Это значит, что немцы угоняют на запад сотни тысяч людей с детьми, со стариками. Гитлеру нужны рабочие руки, чтобы рыть укрепления на Днепре и дальше - на Немане, на Висле. Я прошу представить себе размеры трагедии: полк Красной Армии, который, продвинувшись на восемнадцать километров вперед, нашел пепел вместо деревень и десяток обезумевших женщин, спрятавшихся в лесу.
