«У лукоморья дуб зеленый;
Златая цепь на дубе том:
И днем и ночью кот ученый
Всё ходит по цепи кругом…»
– так начинается первая поэма Пушкина «Руслан и Людмила».
«Проходя между рядов кресел, остановился против сидевшего Кол. Сов. Перевощикова с женою, почему г. Перевощиков просил его проходить далее, но Пушкин, приняв сие за обиду, наделал ему грубости и выбранил его неприличными словами».
Пушкин написал обидные для «Кюхли» стихи. Кюхельбекер вызвал его на дуэль. «Дело было зимой, – вспоминает очевидец. – Кюхельбекер стрелял первым и дал промах. Пушкин кинул пистолет и хотел обнять своего товарища, но тот неистово закричал: «стреляй», «стреляй»! Пушкин насилу его убедил, что невозможно стрелять, потому что снег набился в ствол».
Пушкин приказал переводчику сказать, что он, Пушкин, не человек, а шайтан. Выставил длинные ногти, сделал страшную гримасу и, блестя зубами, прыгнул в толпу. Женщины завизжали, дети заплакали. Град камней посыпался на «черта» и его спутников.
«Презирай людей самым вежливым образом», – писал Александр Сергеевич.
В письме из Одессы Пушкин написал, что берет «уроки чистого атеизма» у одного англичанина. Это послужило формальным предлогом для Северной ссылки поэта.
«Байрон, – объяснял Пушкин, – разделил между своими героями те или иные черты своего характера, …из одного характера, цельного, угрюмого, решительного, он создал несколько характеров незначительных…» «У Шекспира же, – по мнению Пушкина, – что ни человек, то значительный, яркий характер».
«Я рад его смерти как высокому предмету для поэзии», – заявил Пушкин.
От родного отца, с которым Пушкин постоянно ругался, и ходили слухи, что Пушкин однажды избил Сергея Львовича.
Вместе с нищими при монастырских воротах Пушкин участвовал в пении стихов о Лазаре, тростию с бубенчиками давал им такт, чем привлек к себе большую массу народа и заслонил проход в монастырь.
На ней был масонский треугольник. Во время своей Южной ссылки Пушкин некоторое время посещал масонскую ложу «Овидий».
«…в пятницу, в субботу и воскресенье – каким вам угодно. И всю неделю у ваших ног».
«Он бросился в его объятия. Они целовали друг другу руки, казалось, не могли наглядеться друг на друга. Они всегда так встречались и прощались».
Лорд Джордж Гордон Байрон, автор безбожного «Дон-Жуана» и еще более безбожного «Каина». В апреле 1825 года была годовщина смерти Байрона.
(1) Заяц, действительно, перебежал дорогу. (2) Заболел белой горячкой слуга, который должен был везти Пушкина. (3) В воротах Пушкин встретился со священником – еще одна плохая примета.
Этих трех дурных предзнаменований Пушкин не мог не испугаться.
С веселым и счастливым лицом, даже со слезами на глазах, что у Пушкина бывало признаком восторженного настроения.
Александр Сергеевич попросил написать личное письмо царю. Государь прочел и велел прекратить преследование, сказав, что теперь он знает, кто виновник этих стихов.
Александр Христофорович обещал взять Пушкина на Кавказ, зачислив поэта… в Третье отделение!
Пушкин писал: «…это честный и достойный человек, слишком беспечный для того, чтобы быть злопамятным, и слишком благородный, чтобы стараться повредить тебе; не допускай в себе враждебных чувств и постарайся поговорить с ним откровенно».
Без разрешения Бенкендорфа Пушкин пересек границу Российской империи, отправившись в «путешествие в Арзрум», то есть по приглашению генерала Ивана Федоровича Паскевича принял участие в турецкой кампании.
Пушкин считал этот, нащокинский, фрак счастливым, ибо в апреле 1830 года в этом фраке Александр Сергеевич сделал предложение Наталье Гончаровой и не был отвергнут.
«Прощайте, мой прелестный ангел, – писал Пушкин. – Целую кончики Ваших крыльев, как говорил Вольтер».
На Новый год. Незадолго до свадьбы. Приехал к цыганам и плакал.
Пушкин писал: «Вчера Государь Император отправился в военные поселения. …Народ не должен привыкать к царскому лицу как обыкновенному явлению. Расправа полицейская должна одна вмешиваться в волнения площади. …Чернь перестает скоро бояться таинственной власти и начинает тщеславиться».
