Глава IV
РИО НЕРЕАЛЬНЫЙ… И ЕГО РЕАЛЬНОСТИ
Соединенные Штаты Америки в Бразилии, бесспорно, нелюбимы… Но они здесь присутствуют всем своим могуществом.
Юбер Бев-Мери[13]
Я оставил Копакабану с ее черными и желтыми жуками-оленями, с ее ежеутренними парадами стройных загорелых девушек, медленно шагающих в пляжных костюмах мимо витрин по пути к берегу и обратно и никогда не купающихся в океане. С ее непрерывным автомобильным движением и пронзительными клаксонами. С ее небоскребами а-ля Манхеттен на песке а-ля Таити. Слишком шумно, слишком жарко. Во дворе отеля каждое утро в шесть часов беспечный попугай заводил крикливую беседу с рождающейся зарей. Это-то и переполнило чашу моего терпения.
Я «эмигрировал» в Леблон, расположенный еще дальше от центра, чем Копакабана. Зато здесь тихо и спокойно, воздух чище. Да и жара на пять градусов ниже. И теперь каждое утро, чтобы попасть в статистическое бюро, в редакцию газеты или в другое нужное мне учреждение (а все это расположено в центре), я провожу целый час в лотасане. Это нечто среднее между автобусом и маршрутным такси. Прямая линия в Рио неизвестна. Улицы, даже когда они рассчитаны на шесть рядов движения, непрерывно виляют, чтобы проскальзывать в теснинах между гранитными скалами, скрываться в туннелях, наполненных выхлопными газами, обходить изгибы побережья. Между Копакабаной и центром нет иного сообщения, как только через туннель с двухрядным движением.
Позвякивающий лотасан мне очень нравится. Постоянных остановок он не имеет. Сесть в него можно в любом месте — сделайте лишь знак рукой. Водитель работает на проценте от выручки и всегда остановится. Просто и выйти из лотасана — лишь дерните за веревку, протянутую вверху по обеим сторонам салона.
Стоять в лотасане запрещено. Если все места для сидения заняты, машина не остановится. Впрочем, для здешних условий мера эта вполне понятна. Уж очень много резких поворотов, ехать в лотасане стоя просто невозможно. Даже сидящих бросает друг на друга. А в туннелях, где бешеная гонка является нормой, все пассажиры крепко упираются руками во что могут, каждую секунду ожидая резкого тормоза или столкновения. Все в Рио знают, что значит водитель, работающий на проценте. Его езда — это невиданный слалом. Ни один владелец личной машины не рискует ни спорить с ним о приоритете на проезд, ни соревноваться в скорости. Словом, езда в лотасане доставляла мне ежедневное наслаждение, и я до сих пор вспоминаю о нем с большим удовольствием.
К очарованию этих поездок Леблон добавляет свой какой-то семейный ритм, свой дух квартала. Сегодня утром в снак-баре, блистающем опрятностью, я выпил стакан молока и взял пачку сигарет. Не успел я отойти и 20 шагов, как меня догоняет гарсон и извиняющимся тоном говорит:
— Вы передали 100 крузейро, вот они.
В 30 метрах — огромный продуктовый магазин в стиле модерн. Там очереди: не хватает сахара. Уже в течение двух недель кило рафинаду представляется ценным подарком. А месяц назад вдруг исчезла фасоль — основа основ питания бразильца. Мало здесь и воды. Даже очень мало. За одну минувшую неделю в Леблоне от дегидратации (обезвоживание организма) умерло 42 малыша.
Где же, как не в Леблоне, смогу я прощупать пульс повседневной жизни Рио?
С момента, как сахар вновь появился, я увидел: очереди исчезли, словно испарились. И, лишь внимательно оглядев рекламные афиши, наклеенные на стеклянном фасаде магазина, я понял, почему не стало очередей: «Новая цена на сахар — 110 крузейро». То есть по сравнению со вчерашней цена удвоилась…
Цены в Бразилии растут по вертикали. С 1957 года цены в среднем поднялись в четыре раза. Точно — на 414 процентов. Только за один 1962 год цены подскочили на 60 процентов. В 1956 году килограмм говядины стоил 40 крузейро, а теперь — уже 600 крузейро. Кому по карману подобные цены? Во всяком случае, не трудящимся Рио. В 1962 году, доведенные до отчаяния голодом, они захватили продуктовые магазины и хотели распределить между собой сахар и фасоль. Лавочники вызвали войска. Расправа с голодными была жестокой — на мостовых осталось 40 убитых и 70 раненых…
