Сражение шло вовсю. Я видел Флинта, уложившего двоих одним ударом тесака. Пусть противников втрое больше, но им не сравниться с нами в открытом бою. Так мне думалось.
Закричав, я бросился к восточным бойницам, где двое здоровенных даго наседали на Джоба, прижимая его к стене. Я подбежал и полоснул одного по спине, и когда тот повернулся, снова рубанул, целя в лицо. Бросив саблю, он дико заорал, закрыл лицо руками и бросился бежать вниз по склону. Вдвоём с Андерсоном, мы скоро расправились со вторым даго. Но ему на выручку бежали новые противники, и нам пришлось отступить за северную стену, где было больше наших.
Здесь я смог перевести дыхание. Солнце не слепило глаза, как на южной стороне.
Нас теснили от входа, и вскоре битва проходила больше на западном склоне. Несколько противников прорвалось в блокгауз.
— Тут пусто! — раздались крики из сруба. — Ничего нет!
Они не обнаружили того, что искали. А искали они, несомненно, тяжёлые сундуки или бочонки. Другой причины рисковать своими шкурами у них не было.
На этом схватка закончилась.
Крики подхватили на улице, и враги понемногу стали отходить. Я понял, в чём дело. Они убедились, что сокровищ нет в блокгаусе. Смысла продолжать бой не было. Атака схлынула сама собой, и последние разбойники бежали, переваливаясь через брёвна частокола и скрываясь в лесу.
Результат битвы был страшен. Мы потеряли убитыми семь человек, и ещё двенадцать были серьёзно ранены. Это не считая раненных легко.
А ещё двое исчезли. Пропали. Возможно, их захватили в плен, надеясь допросить. Это уж точно было не к добру. Среди исчезнувших был и Пью Живодёр.
Зато вокруг блокгауса лежало, по крайней мере, две дюжины противников. Некоторые из них пытались ползти прочь от сруба.
Флинт, не говоря ни слова, направился к раненным врагам. Расправа была коротка — он просто всаживал в них остриё сабли. Нанизывал, словно мух на иглу. И смотрел, как они корчатся и умирают. Он заглядывал им в лица, наслаждаясь страхом смерти в глазах. И казалось, ловил последнее дыхание, срывавшееся с губ.
А лейтенанту даго, подбитому картечью у частокола, но всё ещё живому, он выколол глаза. После чего отрубил голову и перебросил её через ограду.
Жестокость Флинта шокировала даже бывалых. Но это было ещё не всё. Флинт заставил нас поснимать головы остальным врагам, и надеть их на частокол. Это было ужасное зрелище даже для меня, видавшего и не такое. Обезглавленные тела мы сложили штабелем на склоне холма, чтоб видно было издали.
Наших убитых кинули в общую кучу, для пущего страху. Хоронить их никто не собирался.
На ногах осталось едва человек двадцать. Раненных кое как перебинтовали, но это помогло не всем. К закату умерло ещё трое, и они присоединились к горке трупов на склоне. Кровь ручьями подтекала, впитываясь в песок.
Каторжник, верещавший всё время, пока гремел бой, теперь сидел на балке дверного перекрытия и тихо повторял: «Руби, руби, кровь». Птица не переставала удивлять нас.
Положение, хуже некуда. Без припасов, в окружении врагов, мы имели мизерные шансы на спасение. Нужны были решительные шаги. И мы их предприняли.
Пошептавшись с Джоном, составили план спасения. И решили привести его в исполнение той же ночью. Остаток дня мы с Джоном провели, незаметно совещаясь с избранными людьми, объясняя им наш план. Отказавшихся не нашлось, к закату всё было готово. Оставалось дождаться нужного часа.
