Так говорили жандармы, так передала матери Чун Сиг. Правда, мать не обрадовалась, наоборот — рассердилась. Она сказала:
— Замолчи, Чун Сиг, ты ничего не понимаешь!
А Чун Сиг думала, что понимала, думала, что многое понимала…
Мать работала в домах богачей, кормила семью. Отца Чун Сиг видела редко. Он появлялся другой раз вечером, а когда девочка просыпалась, его уже не было. В памяти оставались только загрубевшие руки, которые осторожно скользили по волосам. Так девочку никто больше не ласкал.
Раз отец пришел с незнакомым человеком. Незнакомец шутил и даже играл с Чун Сиг. Он показал ей небольшой портрет. «Ленин!» — сказал он. Она не знала Ленина, смотревшего на нее добрыми глазами. Ленин жил где-то далеко-далеко, в другой стране за белыми горами. «А разве есть еще где-то страна?» — спросила Чун Сиг. Ну конечно! Много есть стран. А в той стране, где жил Ленин, бедняки прогнали богатых. Там много детей, они учатся в просторных школах, для них построены дворцы…
В тот вечер Чун Сиг долго лежала с открытыми глазами и думала о большой счастливой стране.
Проснулась она от громкого стука. Потирая кулачком глаза, она видела, как мелькнули к заднему окну две фигуры: отца и незнакомого человека, который так долго и интересно рассказывал ей вечером о большой счастливой стране.
Ворвались жандармы. Они разбрасывали все, что попадалось под руку, заглядывали всюду.
Все поплыло в каком-то угаре. Чун Сиг кричала от страха, ее откинули в угол; на полу недвижно лежала мать; плакала бабушка. А отец-партизан и незнакомый человек успели скрыться.
Много поняла Чун Сиг с того вечера. На этот раз поняла правильно.
С тех пор прошло немало памятных дней. Вместе с матерью девушка радовалась изгнанию оккупантов с родной земли. Вместе с нею она ходила на митинги в центр города. А потом опять началась война. Горели от напалма селения. Народная армия встала на защиту страны от новых оккупантов. Два долгих года длилась схватка героического народа с американской армией и предательской кликой Ли Сын Мана. И справедливость победила. Северная Корея завоевала себе свободу.
Через некоторое время после победы Чун Сиг оказалась в Советском Союзе, среди людей, ставших ей родными. Девушка была счастлива. Занималась она усердно, ей много помогали подруги. Она хотела быть хорошей учительницей.
Как-то после зимней сессии ее вызвали в профком.
— Можно теперь и отдохнуть, — сказали ей.
— Можно, — подтвердила Чун Сиг.
— Поедешь в дом отдыха.
— Кто? Я?..
Вечером она взволнованно говорила Нине:
— Совсем непонятно: я — в дом отдыха! — И все спрашивала: — Может, ошибка?
— Никакой ошибки нет, Чун Сиг, — отвечала Нина. — Кто трудится, тот должен отдыхать. Это наши порядки.
Чун Сиг нравятся такие порядки: хорошие порядки!
Однажды — это было весной — наступил чудесный теплый вечер. Только что прошел дождь. Подруги сидели на подоконнике и, словно зачарованные, вглядывались в сумерки.
Тишину вечера иногда прорезал шум трамвая да со Всполья доносились гудки паровозов. А потом опять все замирало.
Они сидели молча, думали о своем. Нине вспоминался родной городишко Нерехта, мать, которая больше всего сокрушалась, что дочь поедет по распределению на Восток. Уж как она радовалась, когда Нина вместе с Чун Сиг приехала на несколько дней домой! Не знала, куда усадить Чун Сиг, чем попотчевать.
Нина думала о тех днях, промелькнувших очень быстро… Вдруг ей почудилось, что Чун Сиг поет, тихо-тихо. Мелодия была знакома:
…Я другой такой страны не знаю…
— Разве у вас поют эту песню? — спросила Нина.
— Это первая русская песня, которую я узнала на своем языке. Она мне очень нравится…
Сейчас Чун Сиг учительствует у себя на родине.
Я дописываю эти строчки, и у меня встает перед глазами класс. Сорок пар глазенок внимательно смотрит на молодую учительницу.
— Продолжаем наш урок, — говорит она.
Сорок ребятишек мысленно повторяют: «Продолжаем».
Чун Сиг стала хорошей учительницей.
1955 год.
