– Я хотела тебя видеть.
Морин поставила перед ней чашку.
– Вот теперь ты меня действительно пугаешь.
Боже, с ее матерью просто невозможно разговаривать! Сиара достала молоко из холодильника. Теперь она и сама уже не понимала, зачем приехала.
Вчера вечером она отправилась спать с твердой решимостью с первого дня нового года начать новую жизнь, в которой не будет даже воспоминаний о Томе Бенсоне. Но спала она очень плохо, проснулась рано с ощущением невыносимой пустоты и одиночества, не знала, куда себя деть, так что быстро собралась и поехала в Дублин.
Ей нужно было уехать отсюда – из дома, из поместья, от надежды, что Том приедет повидать ее на прощание. Все кончено, и чем скорее она смирится с этой мыслью, тем лучше.
Передав молоко матери, она сказала:
– Пошли погуляем в парке, а после обеда пройдемся по распродажам?
– Не могу, лапка, мы сегодня в приходе играем в бинго.
– Мама, что за…
– Что?
– Неужели ты не можешь… Неужели ты не можешь уделить мне хоть немного времени?
Она действительно сказала это? Попросила мать о внимании, о поддержке? Зачем? Чего она ждала? Что, спустя годы молчания, они наконец поговорят по душам?
Морин разглядывала дочь, поджав губы.
– Я читала в газетах, что новый герцог приезжал в Лохмор на Рождество. Это из-за него ты такая?
Сиара уже открыла рот, чтобы рассказать ей все, но вместо этого встала и вышла из кухни, кинув на ходу:
– Я в ванную.
Она зашла в свою старую комнату. На стенах висели плакаты «Растения Ирландии», которые она купила в день своего семнадцатилетия в Национальном ботаническом саду. Она прекрасно помнила теплый июньский день, долгую прогулку с друзьями и радостное предвкушение, что скоро она поедет к деду в Лохмор и увидит там Тома. После ботанического сада они пошли в бар, а потом в тату-салон, где она сделала себе татуировку на лодыжке. Мать устроила ей истерику, а Том сначала вообще ничего не заметил, но потом ему понравилось.
По крайней мере, ей хватило ума не сделать татуировку с его именем, а ведь сперва был план именно такой. Но все равно, когда она смотрела на свой колокольчик, она вспоминала Тома.
Она услышала в коридоре шаги матери и напряглась.
Она понимала, что не стоит говорить ей о Томе. Сиаре не хотелось выслушивать проклятья в адрес покойного герцога и всей их семьи.
Но в то же время ей хотелось поделиться с мамой своим горем. Ведь мама, как никто другой, поймет ее, потому что знает, что значит влюбиться в мужчину, который никогда не будет твоим. И мама единственная, кто знал, что произошло между ней и Томом двенадцать лет назад.
Но Сиара не знала, готова ли она сама к такому разговору. У них с матерью не такие отношения. Они привыкли замалчивать проблемы и высмеивать сантименты. Такие вещи в один день не меняются.
Сиара вышла в коридор и постучала в дверь материнской спальни.
Морин, одетая в шерстяное платье цвета спелой сливы, причесывалась перед зеркалом. А ведь она все еще была красива – тонкая, с миндалевидными глазами и скулами, которым всегда все завидовали. Сиаре вдруг стало жаль ее. У мамы никого не было после того, как ее бросил муж. Или Сиара об этом не знала?
Она улыбнулась отражению матери.
– Давай съездим в город. Я угощу тебя обедом. Ты успеешь на свой бинго.
Морин обернулась.
– Только подкрасься, ради бога.
Сиара подошла и встала перед зеркалом рядом с ней.
– Я так плохо выгляжу?
Морин рассмеялась.
– Немного косметики не помешает.
Сиара закатила глаза, но взяла у мамы тюбик с тональным кремом.
Она красила ресницы, когда заметила, что Морин пристально смотрит на нее через отражение в зеркале. Сиара опустила тюбик с тушью.
– У меня нет практики. Я редко крашусь на работу.
Морин покачала головой.
– Когда Том был здесь… Когда мы нашли его на крыльце… Мне не хотелось признаваться в этом… Я беспокоилась о тебе… Но он был очень расстроен. Он так убивался из-за того, что произошло, винил себя, каялся передо мной. Мне показалось, он был искренним. Я думаю, он хороший человек.
Сиара машинально водила ершиком по ресницам.
– Я тоже думаю, что он хороший человек, но это уже не имеет значения.
Морин недоверчиво хмыкнула.
