– Это не мой размер! И не Касин. И не Димкин!
– Кася – это кто? Покойница? Ты ее знаешь?
– Знаю. Заочно. Дима… мой муж… ее дело вел.
– Какое еще дело? Постельное?
Он намеренно провоцировал – чтобы не тянула резину, дала побыстрей чистосердечное.
Подозреваемая обиделась:
– Мой муж Дмитрий Полуянов известный журналист. Его криминальные расследования вся страна читает.
– Да ну. – Почтения участковый не проявил. Потребовал: – Паспорт дай. Он пролистал и сказал злорадно:
– Нет у тебя никакого мужа. А сожитель – человек свободный, клятвы верности не давал. А ты все равно любишь, борешься за него. Приревновала и убила в аффекте. Ну, и чего бояться? Максимум «трешка». И то, скорей всего, условно дадут.
– Слушайте, хватит давить на меня! – вдруг окрысилась хозяйка. – Никого я не убивала! И не стала бы убивать!
Будь у него подмога, напарник, чтобы вместе поднажать, может, раскололась бы. А когда один за все и даже охранять вход в дом поставить некого – сложно ситуацию под контролем держать.
Во дворе залаяла собака, дверь распахнулась, и явился сосед. Местный старик, Тимофей Маркович. Тот еще фрукт! Много лет в подвале дома своего преступника укрывал [13]. И сейчас, считай, смертоубийство спровоцировал – чего было в чужие дела лезть, жене звонить? Ну, загулял сосед – так промолчи благородно. Никакой мужской солидарности.
Первым делом Тимофей Маркович кинулся к москвичке:
– Надечка, прости! Я ж как лучше хотел, кто мог знать, что к телу мертвому приедешь!
И сразу тарабанить начинает:
– Вы Митрофанову подозревать не смейте! Она ни при чем здесь. Я с собакой гулял, я все видел!
– Убивали в доме. Как ты мог видеть, если гулял?
– Убийцу я видел! – торжественно заявил сосед. – Смотрите, как было. Эти двое голубков сюда часов в девять вечера приехали. Я сначала подумал: Надя с Димой явились, пандемию на даче пережидать. Еще удивлялся, почему здороваться не идут. Но потом раз выглянул, другой, гляжу – почему-то две машины на участке. А потом девица во двор вышла, я и рассмотрел: посторонняя. Сначала лезть в чужие дела не хотел, думал: мало ли, может, сестра или родственница. Но когда отвечеряли они, вижу: свет в спальне включили, у постели какое-то шебуршение. Решил все ж таки позвонить, уточнить, в курсе ли соседушка, что здесь делается. Она, конечно, расстроилась, разволновалась…
– Во сколько это было? – перебил участковый.
– В одиннадцать примерно. Надя сказала, что выезжает. Ну, я и подумал: надо пока пса прогулять. А то примчится, вдруг скандал начнется, моя помощь потребуется. Свистнул Бурого, вышел – гляжу, и Дима куда-то на своей машине выезжает. Специально в салон заглянул – один он. Гостья дома осталась. Мы с Бурым отправились. Маршрут всегда один – по нашей улице, потом к замку заброшенному и назад – минут на двадцать. Когда возвращались, смотрю: с участка Надиного вроде как тень метнулась. Бурый сразу рычать, хочет след брать, но я ж его спустить не могу – порвет. Побежали вместе, а у меня ноги-то еле-еле, возраст. Но все ж разглядели: вроде баба. Высокая, жопастая, в черной куртке. До угла ее отследили, а там она в машину – и прочь.
– Что за машина?
– «Ниссан Мурано».
– И номер ты разглядел? – с раздражением спросил участковый.
– Номер нет – она габариты не включила. Но машина приметная, на боку тигр.
– Какой еще тигр?
– Картинка. Огромный тигр на весь бок.
Участковый пригорюнился. Звучало довольно складно. И «Мурано» найти, конечно, проще, чем «Ладу». Тем более гаишники сейчас за художников крепко взялись, аэрографию заставляют обязательно регистрировать. Но что еще за посторонняя баба? Убийство из ревности с готовым чистосердечным – куда приятнее. «Мурано», женщина какая-то, посторонний след в коридоре – все это, может, к делу и не относится. А ревность вкупе с аффектом – вот они, на ладошке.
Участковый оставил хозяйку всхлипывать на диване. Тимофея Марковича препроводил в кухню, велел писать подробную объяснительную. Тут на улице послышался шум мотора. Думал – следственная бригада, наконец, осчастливила. Но нет, явился изменщик.
Участковый не исключал: дамочка московская сразу вцепится гулящему в волосы. Но хозяйка лишь метнула в своего разлюбезного злобный взгляд и выплюнула:
