– Почему она там? – потребовал он ответа у жены.
– Муж у нее мертвый.
– Саша? Бардин?
– Да, сегодня нашли. В ванне утонул.
– А Касю почему показывают?
– Вроде бил он ее.
Ваграм охнул, сел рядом и досмотрел передачу. На чириканье жены не отвечал, думал над стратегией. Коли по телевизору Касины синяки показали – значит, и к нему пожалуют. Что отвечать? Надо сразу решить, как выгодней будет.
Кася на его корт приезжала, в общей сложности, раз двадцать. Раньше – пару раз в месяц, на карантине чаще. Как мужчина он к ней никогда не приглядывался – не выносил тощих дев. Но очевидное замечал. С год назад уже на ее лице фингал видел. Даже из вежливости поинтересовался, что случилось.
– Лестница у нас новая. Упала, – ответила Кася и покраснела.
Ваграм больше не расспрашивал. И так ясно: муж врезал.
А вот что на его корте позавчера случилось?
По виду: актер опять ей влепил. Она его покрывала, правда. Да и Саша гневался, уверял: воду кто-то разлил или крыша течет.
В любом случае – решил Ваграм, – если кто спросит, про воду на корте молчать надо.
Во-первых, нельзя своему заведению репутацию портить.
А во‐вторых, когда поскальзываешься – обычно коленки разбиваешь, но никак не лицо. Так что будем валить на Бардина – все равно он мертвый, не оправдается.
* * *
Светлый образ идеального джентльмена Бардина неумолимо тускнел. Армянский мужчина Ваграм свое мнение высказал определенно: никакой случайной травмы. Касе, на его корте, влепил именно муж.
«Это ведь какая интересная схема получается! – задумался Дима. – Муж ее, получается, бил. Двадцать четвертого апреля ударил в очередной раз. А двадцать шестого – утонул в собственной ванне. Кася в это время, правда, в Питере была. Но это и логично: обеспечила себе алиби. Похоже, у нее был сообщник. Кто, интересно? Не партнер ли по миксту?»
Супертема! Не просто о насилии в семье материал может получиться – но о том, что русские женщины не так и безропотны.
Надо попробовать прижать эту Касю. Вдруг расколется?
«Прижимай, – хихикнул в ухо внутренний голос. – Продолжай добивать беззащитную».
Полуянов приуныл. Кася – возможно – виновна. Но обвинять ее на всю страну в передаче Могилева – без единого доказательства – было довольно подло.
Как там в пословице? «Ради красного словца не пожалеет и отца?»
«Зато звездой стал, – подленько шепнул внутренний голос. – Не стыдно?»
И Полуянов поддался порыву. Чеверьково – совсем рядом с домом Бардина. Надо – в первую очередь – ехать туда.
Кася имеет полное право высказать ему все. А его долг – как мужчины и журналиста – сначала извиниться перед ней и лишь потом продолжать расследовать дело.
В фильмах возле дома знаменитости, где только что случилась трагедия, обязательно трутся телевизионщики и любопытные. В реальности улица перед коттеджем Бардина оказалась абсолютно пуста. Холодина, небо серое, то и дело срывается дождь. И это называется апрель!
Дима остановил машину у ворот и нажал на кнопку домофона. Приготовился: Кася пошлет его с порога.
Но печальный женский голос отозвался:
– Вы Дмитрий Полуянов? Здравствуйте. Я сейчас открою. Заезжайте во двор.
Он не ожидал, что бастион падет настолько легко.
Ворота распахнулись, Полуянов припарковал машину. Кася, в пуховом платке поверх домашнего костюмчика, встретила его на крыльце. Лицо еще больше исхудало, глаза казались несусветно громадными. Синяк на щеке посветлел.
Она вымученно улыбнулась:
– Вы с добром? Или свою версию пришли подтвердить?
Дима всегда знал, что сказать женщине. А сейчас – чуть не впервые в жизни – не нашелся.
Она пригласила:
– Пойдемте в дом. Нет-нет, не разувайтесь.
Вдова провела его в кухню-гостиную. Немедленно поставила чайник и потянулась доставать чашки.
Дима сказал:
– Кася, подождите. Мне нужно с вами поговорить.
– Слушаю. – Она обернулась.
Он опустил голову:
– Простите. Я очень виноват перед вами.
Ее глаза заблестели, бархат ресниц задрожал.
– Что?
– Я виноват, подставил вас. Вчера на ток-шоу я решил щегольнуть – привел, как мне казалось, интересную статистику. А фактически получилось: вас обвинил. Извините меня за слабость! Вы, конечно, знаете принцип ток-шоу: обязательно говори, хоть что-то. Я сказал то, что причинило вам боль. Я не имел права этого делать.
