— Даже так — Шлюндт усмехнулся — Ты на самом деле матереешь, Валера. И для справки — клад, что заложил Хранитель, никто кроме него самого никогда не сможет найти, ни случайно, ни нарочно, ни с тайным словом, ни с явным умыслом. Только разве другой Хранитель, да и то не всякий, а что с закладчиком душевной силой и властью над кладами равен.
— Ишь ты! — цокнул языком я — Любопытно как. Вот что мне нравится в моей теперешней жизни, так это то, каждый день что-то новое узнаешь.
И я не вру, так оно и есть на самом деле. Кстати, я знаю, что именно зарою в землю, если удастся выпутаться из этой истории живым. Предметы, которые с таким трудом добывал, вот что. Покажу Великому Полозу, и зарою прямо под тем дубом, пока он у меня способности не отнял. Мне самому они не нужны, а кому-то другому я их сроду не отдам, слишком уж дорогой ценой эти вещички мне достались.
Жалко, что серьги помещицы так и остались в отделе, без них коллекция не полная получается. Хотя, с другой стороны, как раз с серьгами особой мороки не было. Увидел, нарисовал, получил — вот и все.
— Если я в чем тебе и завидую, так это как раз твоему умению удивляться новому и радоваться сущим мелочам — вздохнул Шлюндт — Увы, с возрастом эта счастливая способность уходит, на смену ей приходят пресыщенность, равнодушие и категорическое неприятие перемен. Ты все видел, все знаешь, а то, что не укладывается в привычные каноны, не радует, а раздражает, поскольку ставит под сомнение твою компетентность в тех или иных вопросах. И все те, кто эти перемены собой олицетворяют, тоже вызывают не самые лучшие чувства, потому что исподволь, где-то в глубине души, невероятно завидуешь их молодости, азартности, бескомпромиссности, всему тому, что с тобой уже когда-то случилось, но, увы, больше никогда не повторится.
— Вы человек эпохи Возрождения, Карл Августович — торжественно заявил я — Вы застряли здесь случайно, по недоразумению. Искусство, философия и умение видеть великое в мелком свойственны тем великим временам, а не теперешним меркантильным дням.
— Ты льстишь мне, Валерий — рассмеялся антиквар — Но мне приятно, не скрою. Ладно, пойдем к гостям, не будем давать им дополнительную тему для сплетен.
Он, как всегда, не ошибся, наше появление из курительной комнаты вызвало очередную волну перешептываний. Сдается мне, что твердь моей и без того изрядно подмоченной репутации пополнилась еще одной брешью. Впрочем, меня и до того не слишком беспокоило, кто что обо мне думает, а теперь и вовсе на это начхать. Как, кстати, и моим родителям. Мама всегда была выше подобных мелочей, а отец… Деловая репутация для него все, и это мне известно лучше, чем кому-либо другому, но о такой ерунде, как мнение соседей, он и не задумывался никогда. Да, собственно, он и по именам-то не всех местных обитателей знал, преимущественно женскую часть народонаселения. В силу того, что мужская как заселилась, так тут и жила, а вот женская время от времени менялась. Как правило, по мере выхода в тираж.
Шлюнд куда-то испарился, я даже не заметил, как и когда, мамы и Стеллы тоже видно не было, и я оказался предоставлен сам себе. Скажу честно, соблазн улизнуть из этого своего дома в другой свой же дом, был невероятно велик, еле-еле с ним справился. Мама может и поймет, но вот Воронецкая опять обидится, а мне постоянная грызня с ней изрядно поднадоела за эти месяцы. Тем более что мы вроде на финишную прямую выходим, и по количеству оставшихся предметов, и элементарно по срокам. Что там осталось до дня «Х»? Меньше месяца.
Потому я отошел в уголок, уселся на пуфик, которого раньше вроде не было в доме, прислонился спиной к стене и только было собрался, прикрыв глаза, погрузиться в легкую полудрему, как в кармане пискнул смартфон, извещая меня о том, что кто-то стукнулся в «вотсап».
Кем-то оказался Михеев. Уж не знаю, совпало так, или все же они за мной каким-то образом следят, но он интересовался, пообщался ли наконец я с господином Шлюндтом.
«Таки да» — отбил я ему сообщение — «Ему не понравилось услышанное. Что-то еще?»
Ответ пришел не сразу, только минут через пять.
