Однако секретарь райкома поддержал меня, отметив, что надо спасать аульных активистов, против которых в первую очередь направлено оружие Итемгена:
- Давайте примем предложение начальника милиции, поручим ему составить список бойцов отряда и представить в райком для утверждения. Командиром отряда утвердить товарища Куанышева Шакижана.
К утру список бойцов добровольного отряда был составлен и утвержден. В него вошли коммунисты, комсомольцы, активисты. Винтовок на всех не хватило, поэтому в качестве оружия использовали несколько наганов, один клинок, охотничьи ружья. Боеприпасов тоже оказалось немного: два-три десятка патронов на винтовку.
В проводники взяли охотника Рамазана Елеусизова, о котором говорили, что он Бетпак-далу знает, как собственную юрту. На сборы ушло двое суток. Навьючили на верблюдов необходимые продукты - муку, чай, сахар, сушеный творог (иримшик), приладили большие бурдюки с водой. Взяли с собой несколько дойных кобылиц: свежий кумыс в безводной пустыне для бойца лишним не будет.
Вечером попрощались с родными. Полными слез глазами смотрела на меня жена. Она была беременна, и я сильно волновался, оставляя ее одну.
- Ничего, все будет в порядке, - шепнул я ей.
Стемнело. Душный зной сменился относительной прохладой, и отряд вышел из райцентра.
Маршрут составили так, чтобы, обследуя колодец за колодцем, пересечь Бетпак-далу - Голодную степь - с севера на юг, а потом с востока на запад. Куда денется человек в песках без воды? Поэтому у, какого-нибудь колодца наверняка окажутся следы банды... Они долго сохраняются на глинистой почве.
В первых колодцах вода была застоявшаяся, черная, затянутая тиной. Случалось и так, что камень, брошенный в темное горло колодца, падал на сухой песок. И отряд шел все дальше и дальше, от колодца к колодцу.
Лишних разговоров в походе не вели, только Абдрахман, острослов и домбрист, с красивыми густыми рыжими усами, вполголоса напевал старинные песни. Иногда он устраивал настоящие концерты, мастерски исполняя на домбре казахские народные кюи - "Сары-арка", "Сары-жайлау" и многие другие. Люди легко поддавались очарованию мелодии, вызывающей щемящие воспоминания и ощущение полного слияния с природой в одно нерасторжимое целое. И постепенно мне начинало казаться, что не домбра это вовсе, а журчит где-то над ухом ледяными струйками ручеек. И плыли под этот плеск воспоминания...
То вставало передо мной лицо покойной матери, темное от горьких забот о нас, сиротах... То вспоминалось, как встретился я с Мадыкеном, приехавшим из большого города в аул на каникулы... После его рассказов об Оренбурге, о школах, о спектаклях в театре, о кино начал я мечтать о чем-то необычном... Мадыкен согласился взять меня в Оренбург.
Тайно уезжал я из родного аула, боялся, что не отпустит мать в далекий и непонятный город. Долго добирался до Оренбурга, жил первое время на пятьдесят шесть рублей, вырученных в Акмолинске от продажи кобылы. А потом казахская краевая школа для подростков. Первая баня и новая казенная одежда.
Ничто не забылось, все осталось в памяти. Припомнил, как приехал первый раз на каникулы, привез матери из города платье. Мать обрадовалась - сын учится, значит комиссаром будет... А я мечтал стать журналистом. Но после школы для подростков меня вызвали в горком комсомола.
- Теперь куда? - спросил секретарь. - Кем стать-то мечтаешь?
- Писателем, - смело ответил я.
- Ишь ты, - усмехнулся секретарь горкома комсомола, - это очень хорошо... Но, видишь ли, писателем можно стать и без института. А у нас так не хватает работников рабоче-крестьянской милиции, - секретарь провел ребром ладони по горлу. - Нам надо готовить свои кадры. Сейчас идет набор в краевую школу среднего начсостава милиции и уголовного розыска... Как на это смотришь?
- Раз комсомол велит, - ответил я...
Вдруг плеск воды оборвался. Я поднял голову и увидел: впереди стоит Рамазан, предупреждающе подняв руку. Быстро подскакал к охотнику.
- Что случилось, Реке?
- Вижу колодец, - ответил Рамазан, - и кажется, недавно около него кто-то был. Место уж больно чистое вокруг...
