Мне кажется, здесь можно много сказать и в поддержку этой точки зрения, и в пользу того, чтобы видоизменить ее. Но прежде всего нужно внести ясность в наше понимание терминологии. С тем, что старания, начавшиеся в прошлом веке и в некоторых направлениях все еще продолжающиеся, старания имитировать европейскую цивилизацию и сделать себя чем-то вроде смуглых европейцев, выбросить в мусорную корзину нашу древнюю культуру, а на себя напялить ливрею или униформу Запада – были ошибкой, я согласен всем сердцем. Но в то же время определенная степень имитации, даже значительная степень, была чуть ли не биологической необходимостью, во всяком случае, она была психологической необходимостью, вытекавшей из ситуации. Не только при встрече культуры малой с культурой более крупной, но даже когда культура, впавшая в состояние сравнительной неактивности, спячки, омертвения, соприкасается, более того, получает прямой удар от цивилизации бодрствующей, активной, с мощным творческим зарядом и чувствует, что подвергается воздействию нового, успешно действующих сил, видит последовательность и развитие новых идей и формаций, тогда сам жизненный инстинкт понуждает эту культуру принимать новые идеи и формы, вбирать их в себя, обогащаться ими, даже имитировать и воспроизводить их, используя тем или иным способом новые силы и возможности. Это явление часто повторялось в истории – в большей или меньшей степени, частично или полностью. Но если это чисто механическое подражание, если это подчинение и рабство, то неактивная или слабая культура гибнет, ее поглощает вторгшийся Левиафан[148]. Даже если до этого не доходит, все равно появляется тяга к непропорциональной опоре на привнесенное, культура прозябает, она уже не в состоянии вбирать в себя новое и к тому же утрачивает силу собственного духа. Единственный путь к спасению это, конечно, восстановить равновесие, обрести собственную основу и делать то, что делать надо, собственными силами и собственным гением. Но и в этом случае неизбежно некоторое принятие чужого, в том числе и форм, некоторая имитация – уж если называть имитацией всякое заимствование форм. Мы, например, в литературе позаимствовали такие формы, как роман, новелла, критическое эссе, уже не говоря об иных заимствованиях, в науке это отнюдь не только открытия и изобретения, но также и методики и инструментарий индуктивного исследования, в политике это пресса, платформы, формы и навыки агитации, общественные организации. Не думаю, что кто-то всерьез намеревается отказаться от этих современных добавлений к нашей жизни или осудить их – хотя далеко не все они являются безусловным благом – на том только основании, что они попали к нам извне. Вопрос в другом, в том, что мы сделаем с заимствованиями, сумеем ли путем модификаций их характера превратить их в инструменты, соответствующие национальному духу. Если да, то произойдет заимствование и ассимиляция, если нет – все останется просто беспомощным подражанием.
Но сутью вопроса все равно является даже не заимствование форм. Говоря о заимствовании и ассимиляции, я имею в виду определенные воздействия, идеи, энергии, с огромной живой силой излучаемые Европой, способные пробудить и обогатить нашу культурную деятельность и культурное существование в случае, если мы обойдемся с ними победно и оригинально, если сумеем включить их в наш самобытный способ жить, при помощи которого они могут быть трансформированы на наш лад. По сути, это как раз то, что удалось нашим предкам без утраты самобытности, без стирания оригинальности, ибо мощный творческий процесс шел внутри, хоть и при помощи тех знаний и артистической интуиции, которые предки сочли пригодными для заимствования и подходящими для трансформации на индийский лад. Но я, разумеется, решительно отказался бы от формулы принятия хорошего и отбрасывания плохого в силу ее крайней примитивности – это одна из легких формул, завораживающих поверхностный ум, но весьма вредоносных в концептуальном смысле. Ясно, что если уж мы что-то «перенимаем», то перенимаем и хорошее, и плохое вместе. К примеру, если мы перенимаем эту жуткую, чудовищную и засасывающую штуку, это гигантское творение асуров – европейский индустриализм, который, к сожалению, обстоятельства вынуждают нас принять, – перенимаем ли мы его форму или принцип, мы можем при более благоприятных условиях развить их при помощи нашего богатства и экономических ресурсов, но нет сомнения в том, что одновременно мы получаем социальные противоречия, моральные пороки и жестокие проблемы; и я не вижу, каким образом можно избежать порабощения экономическими целями жизни, утраты духовных принципов нашей культуры.
