– Я сейчас не могу говорить об этом, мам. Слишком много всего навалилось. Но очень скоро я все расскажу. Я позвоню тебе через пару дней, идет?
– Я люблю тебя, Мо. Я просто хочу... чтобы ты была счастлива. Ты сказала, что желаешь выяснить, чего ты стоишь без нас. Но ты всегда знала, чего хочешь, милая. Порой я мешала тебе, потому что считала, что мне виднее. И мне очень жаль. Я никогда не хотела, чтобы ты сомневалась в себе. Ты знаешь, чего хочешь. Ты не уехала бы в такую даль, не зная, к чему стремишься. Ты прошла отмеренный путь. Может быть, настало время расслабиться и позволить желаемому самому приплыть к тебе в руки.
– Спасибо, мам. – Я хмуро уставилась на телефон, интересуясь, что именно выкурила моя родительница, чтобы выстроить такую логическую цепочку. – Это необычайно своевременный и уместный совет.
– О, дорогая, не смейся. Я, вообще-то, стараюсь.
– Я серьезно, это действительно очень полезное замечание.
– Правда? – вздохнула мама. – Я так рада. Хотя, по правде сказать, не знаю, чему ты так удивляешься. Я столько лет давала тебе хорошие советы.
– Не перегибай палку, мам.
Я выпекала третью порцию шоколадного печенья, которое Эви окрестила «Несчастные брауни» – новая сенсация нашего заведения – когда Оскар завыл и бросился к двери. Я подскочила, услышав тихий настойчивый стук. Пытаясь унять сердцебиение, я поспешила к двери, забыв снять рукавицу-прихватку.
Дернув ручку (весьма неуклюже, учитывая рукавицу), я обнаружила на пороге местного рейнджера с бутылкой красного вина и пиццей от «Мама Росарио» – единственной приличной пекарни в радиусе восьмидесяти километров.
– Алан, – вздохнула я и тут же устыдилась разочарованной интонации в голосе. – Забавно, я не заказывала пиццу. Видимо, кто-то пошутил и назвал адрес лесничества.
Алан улыбнулся:
– Надеюсь, ты любишь пепперони с сосисками и не станешь возражать, если я войду. Мо, ты... ты казалась такой печальной сегодня днем на работе. Я решил проведать тебя и немного развлечь.
Возмутительно, насколько быстро я растрогалась, услышав эти слова. Я улыбнулась, открыла дверь и взяла у гостя вино — хорошее столовое красное.
– Я люблю пепперони с сосисками.
Расположившись на диване, мы ели лучшую на северо-западе Аляски пиццу и болтали. Но я почему-то чувствовала себя неуютно. Прислонившись спиной к подлокотнику и прижав к груди, словно щит, согнутые ноги, я сидела и пила виноградный сок. Алан мало-помалу придвигался все ближе и ближе, пока не подтянул мои ноги к себе на колени. Он медленно провел пальцами по моей лодыжке. Я поджала ноги и уселась на них.
– Я рад, что мы сделали это, – сказал он. – Раньше мы не могли часто бывать вместе, но теперь, когда вы с Купером...
– Я не хочу говорить о нем.
Алан просиял:
– Я тоже.
Я и глазом моргнуть не успела, как он наклонился, и его губы коснулись моих. Я замерла, и тогда руки Алана нежно скользнули по линии моих ребер, потом вдоль груди и опустились на плечи.
Было бы так легко позволить Алану целовать меня и хоть на мгновение скрасить мою жизнь. Я устала от постоянного болезненного одиночества. Меня пугала перспектива растить ребенка без отца. Алан мог частично облегчить эту ношу хотя бы на короткое время. Но это неправильно. Это низко — целовать одного мужчину, зная, что ждешь ребенка от другого. Я почувствовала головокружение и тошноту... и не от пепперони с сосисками. Всхлипнув, мягко оттолкнула Алана.
– С тобой все в порядке? – спросил он и нахмурился, увидев мои бледные, покрытые испариной щеки.
– Прости. Я действительно не могу. У нас еще ничего не решилось с Купером, и я просто не могу. Не могу так поступить с ним. Прости, Алан. Ты такой...
– Прошу, – сказал он, упершись в меня головой. – Прошу, не начинай речь в духе «ты милый парень».
– Но ты именно такой, – я улыбнулась и обрадовалась, когда он усмехнулся в ответ и чмокнул меня в лоб.
– Что проку быть милым, если я не могу найти хорошую девушку, которой понравлюсь?
– Дело не в тебе, а во мне. Знаешь, я еще никому не говорила в городе, но хочу, чтобы ты понял причину отказа... Черт, Алан, я беременна!
