- Услышьте, небеса, море с землёю! Вкусите моих слёз рыдание!
Косой внезапно отвалился вниз лицом, ударил кулаками в ворс ковра.
- Ты одолела… Я бессилен!
Час рассвета обозначил весь разор в жилище пленницы. Она, стоная, поднялась и обернула наготу в подхваченное с полу одеяло. Васёныш на коленях полз к её ногам.
- Прости… Был в о держании… Такая от тебя исходит мана! В огницу ввергла, в лютую горячность.
- Насилу не быть милу, - вымолвила Всеволожа.
- Огрешился! - принял Косой повинный вид. - Мечтал тебя насилком обрести.
Евфимия, стуча зубами, натянула на ноги мягкие кожаные четыги.
- Жить под насильщиной не стану. Князь поднялся с колен.
- Истинный крест, Офима, не пойму, как это сталось. Вместе же росли… Помнишь, вирши у тебя украл, кои Иван Дмитрия для нас придумал на правописанье буквы «ять»? - и он, напрягшись, прочитал по памяти: «Ъхал лъсом бълый бъс, «Ъсть хотъл и в съти влъз».
- Прелестник! - фыркнула Евфимия. - Взгляни, пожалуй, в каком ты виде, в каком я.
Васёныш оглядел себя в ночной рубахе, бормоча:
- Уйду, вымолив прощенье за невольный грех.
- За вольный вымоли прощение, - жёстко сказала Всеволожа. - И не предо мной, пред Богом!
Князь выпучил глаза, спросил, перекосясь лицом:
- За какой… вольный? Похищенница собралась с духом.
- За убийство старика Морозова в Набережных сенях.
Косой не бросился на неё вдругожды, выскользнул за дверь, громыхнул наружными засовами.
И надо ж было ей несдержно прокричать вдогон:
- Из-под семи замков сбегу!
Ей услуживала маленькая татарка по имени Дзедзе. В чёрном балахончике она мухой летала по боковуше, жужжа свои непонятные песни. Выносила ночную посуду, стирала пыль, подавала пищу. Входя, говорила «менду», уходя - «байартай», - стало быть, здоровалась, прощалась.
Боярин Всеволож знал татарский изрядно, а дочь не выучил, не успел. Углублялся с ней в латынь, греческий, немецкий, а позднее арабский. Попыталась Евфимия обратиться к Дзедзе с несколькими словами на арабском, та лишь головой потрясла, хотя удивилась изрядно.
Когда Дзедзе не летала во боковуше и не подсматривала в дверную щёлку, Евфимия отдыхала, расслабившись, углублялась в пережитое, исчезнувшее с гибелью батюшки навсегда. Кто теперь остался ей близок? Инокини-сёстры далеки, как прежде. Племяшка Устя последнее время была чужда. Теперь ясно почему: узнала об их совсельничестве в сердце Васёныша. Кто же остался? Акилинушка свет Гавриловна, амма Гнева! Помнит ли свою подопечную? Жалкует ли о ней?
Дверь-скрыпуха приотворилась.
- Гостя не примешь ли?
Дмитрий Юрьич Шемяка! С каких пор не виделись? Должно быть, с великокняжеской каши.
- Фишечка, что за вид! Знать не знал, ведать не ведал. Заполночь прискакал из Галича и вот - на тебе! Огорошен с утра. С братом вошёл в немирье.
Взбудораженная ночным поединком Евфимия обрушила на него всю обиду, будто пред ней не Шемяка, а Косой:
- Не ждала такой чести. Вырвусь, всё Юрию Дмитричу открою, как на духу. Думаешь, постыжусь?
Гость присел на деревянное стольце со спинкой и подлокотниками.
- Ой, Васька! Ополоумел… А челобитничать батюшке? Сама видела: боярина Симеона братец порешил, и какая кара? Отец вроде бы отрёкся от нас, а галицкую дружину прислал. Так что потерпи. Попытаюсь послабить твою невзгоду.
Евфимия заголила рукав.
- Погляди, какая опухлина!
Князь сочувственно перевёл взор от девичьей белой руки к затуманенным очам Всеволожи.
- Отхрястал бы мерзавца! Старшинство его охраняет.
Шагнув к оконнице, он с треском растворил её.
- Душно у тебя, как в порубе.
- Не в силах была открыть, - глянула Всеволожа на разлетевшиеся по полу шипы и подошла вдохнуть воздуха. - Ох, как высок ваш терем!
Князь Дмитрий стал бок о бок.
- Наш дворец высок! Гляди, сколь мелко с высоты земное людство, - надменно указал он на толчею торговой площади. - Кони - тараканы, люди - блошки…
- Мы не блошки? - глядела вниз Евфимия.
- Мы во какие крупные! - шутя коснулся Дмитрий Юрьич её плеч.
- Спускайся, станешь блошкой, - устремилась взором Всеволожа к яблоневым огородам, что отделяли площадь от княжого терема.
- Слышь, божья коровка, - ласково сказал Шемяка, - может, смилуешься и излечишь братца? Сели бы пирком да за две свадебки - мою с Софьюшкой, твою с Васенькой…
