- Езжай к Голтяеву. Немедля привези Ивана. Мне - кареть. Поеду к государю.
Спустя время она была в великокняжеской передней. Палата - стены голые. Жди, стоя. Рядом - иного. Для посещений неурочный час. Прошатаи приходят утром. Дворцовый человек - как канул. Впервые в шзни сучит жилы боль в ногах. Вдруг отворилась из рестовой дверь и вышел отрок Иоанн. С недавнего - тцовский соправитель. Тоже великий князь.
- Чего тебе, тётка Ефимья?
- Видеть государя! - растерялась посетительница.
- Перед тобой не государь ли? Назвалась княгинею юровскою. Просишь за мужа?
- Шла говорить с твоим родителем. - Евфимьин голос отвердел. - Сопроводи к нему.
- Батюшке не о чем с княгинею Боровской вести речи, - ещё твёрже отвечал Иван. - Супруг же твой оиман за большие вины. Дело разыщется, уведомят.
- Имею я возможность повидать супруга? - задала опрос княгиня.
- Нет, - помотал главою Иоанн. И строго наказал: - Не мысли обратиться к матушке. Великая княгиня нездорова.
Осталось обратиться к выходу.
- Поклон? - напомнил юный государь. Евфимия свирепо обернулась, однако скрыла чувства за улыбкою:
- Поклоны бьют по окончании дела. Мы же, мой великий господине, с тобой ещё не кончили.
И вышла. За ней не было послано. Её не взяли. Сходила с Красного крыльца - ни окликов, ни приставов.
Вознице повелела ехать в Чудов монастырь. Долго росила чернеца-привратника сказать гостящему здесь роицкому настоятелю Мартиниану, что ждёт его благословения на краткую беседу дочь Всеволожа.
Её ввели в пахнущие ладаном и деревянным маслом переходы. Мартиниан принял мирянку здесь же, под сводами. Потолок как бы придавливал к половым плиткам, выложенным крестом. Взор игумена был детски добр, как в Белозерье. Чёрную бороду уже делила надвое полоска седины.
- Мой муж Василий Ярославич князь Боровский взят великим государем, как преступник. - Евфимия старалась говорить спокойно. - Авва, ты со старцем Трифоном воспринял на себя грех клятвопреступления Василиуса. Воспримешь ли и этот грех?
- Не дело едкими речами излагать просьбы, дочь моя, - безгневно рек Мартиниан. - Тому ль учил тебя отец твой?
Всеволожа пала на колени:
- Прости, авва! Горести и беды, коим нет конца, затмили разум.
- Встань, - сказал игумен. - Уповай на Бога. Я приложу посильные старания, дабы утишить страсти властелина…
От Чудова вернулась в дом Боровского. Ворота - настежь. Челядь сгинула. Крыльцо затоптано. Взошла наверх. В сенях остановил истошный Дарьин рёв. Бросилась в детскую одрину. Послужница лежала на полу ничком, билась головой о доски. На спине зелёный сарафан разодран от шеи чуть не до пояса.
- Где дети? Дарья! - закричала в ужасе княгиня.
- Ой, о-о-ой! Пояты крохотки! Антихристовым именем! Будь проклят враг, любимец всенародный! Грызла горла извергам, не совладала. Искали Ваню. Слава Богу - нет. О-о!
Вошёл Ядрейко, не стуча.
- Выдь, госпожа. - Когда княгиня вышла, поведал: - Подъезжал с княжичем. Сердце не на месте.
Дай, думаю, взгляну допрежь. Пробрался с огорода. Пристава детей увозят! Я - назад. Княжича укрыл в надёжном месте.
Затукали шаги в сенях.
Княгиня с твёрдостью прошла туда. За ней - Ядрейко.
Первым увидала дьяка Василия Беду. Едва узнала сына Фёдора Беды. Встречала не однажды у Пречистой юного подьячего. Стоял недалеко от рундука Витовтовны. Ныне худыха, возвеличенный за весть о гибели Шемяки, раздобрел. Обочь его - два пристава.
- Где пасынок Иван? - спросил Беда.
- Где дети малые? - спросом на спрос ответила Евфимия.
- Пояты государем, как крамольниково семя, - объявил Беда. - Взрастят их попригожу. Где Иван?
- Не ведаю. - Евфимия взирала на Беду, не скрыв ни гнева, ни презрения, как будто перед ней не дьяк, а головник-разбойник.
- Кто сей человек? - метнул Беда взор на Ядрейку.
- Мой слуга.
- Слуг отпусти. Дом с завтрева отписан в государеву казну. Туда же взят удел и все пожалования. Где старший сын пойманного?
- Я сказала, - княгиня оперлась на изразцовый бок печи. - Он не малютка. Углядел шишей и сгинул.
- Мы не шиши! - взревел Беда. - За подлые хулы ответишь!
- Вяжи меня! - шагнула к бывшему подьячему Евфимия. - Ввергай в узилище с супругом и детьми.
