- Конюшего не ищешь, господине? Княгиня просияла:
- Ядрейко! Как меня нашёл? Старый знакомец ухмыльнулся:
- Лишь заткнутым ушам не слышно на Москве, что ты жена Боровского.
Евфимия затеребила мужа:
- Друг мой…
- А мне как раз конюший нужен, - угодил ей Ярославич. - Готовь коня. Поеду во дворец.
- Добро, - расправил бороду Ядрейко и пошёл, как будто издавна был здесь своим.
Евфимия с Голтяевым остались у крыльца одни.
- Твой муж поступил смело, - отметил Андрей Фёдорович. - В прошлый свой приезд он мне открыл: Василиус грозит большими бедами, коль станешь ты княгинею Боровскою. Племянник мой не внял угрозам. Его любовь превыше страхов. Ответь и ты любовью.
- Отвечу, - молвила Евфимия. - Однако же в сей час меня заботит: не для худа ли его позвал Василиус?
Голтяев успокоил:
- Меж ними не быть худу. Государь шурину обязан многим. Ярославич для него и в ссылку шёл, и в бой. А благодарность наш великий князь блюдёт! - повторил потомственный вельможа недавние свои слова.
Пришёл Иван. И дедушка двоюродный с племянником внучатым укатили. Потом подвёл коня Ядрейко вышедшему Ярославичу и сам отправился сопровождать Боровского. Евфимия с крыльца махнула платчиком: до скорой встречи! Резво поднялась наверх, взяла у Дарьи Кснятку с Лушей.
- Ма-а-атунька! Выдь с нами за ворота. Надоело в огороде! - просилась Луша, соскакнув с крыльца.
Евфимия, взяв за руки детей, вышла в проулок. Решила прогуляться на Подол, к Тайницким воротам. Миновала церковку святого Афанасия. У паперти Трёх исповедников стояла пара вороных под чёрными попонами, запряжённая в кречел, погребальный одр. Вот вышли несколько скорбящих. Вынесли открытый гроб с телом седого мужа. Глаза - в тёмной повязке. Из-за неё не разобрать лица. За гробом… А за гробом-то… Евфимия похолодела: Устинья! Устя… Как переменилась!
Установили домовину на скамью. Устинья подошла, склонилась, дабы коснуться лба покойного. Больше никто не подошёл. Гроб стали подымать на погребальный одр. Устя отошла в сторонку, увидала тётку.
- Евфимьюшка?..
Не бросились в объятия друг другу. Смотрели молча. Евфимия обронила:
- Ты… была… с ним…
Спутница Косого вскинула восковой лик:
- Тотчас по ослеплении явилась. Служила до последни. Деток Бог не дал.
- Жила-то с ним по доброте или неволею? Племяшка закраснелась:
- Сперва по доброте, потом неволею… - И присовокупила: - Дмитрий Юрьевич Шемяка, будучи на государстве, хотел получшить наше житие, да не поспел.
- Кто здесь из близких? - показала взором на людей Евфимия.
- Челядь, - сказала Устя. И спросила, глядя на Кснятку с Лушей: - Твои детки?
- Мои.
- Вот погребу Василья Юрьича, - вздохнула Устя, - вернусь в Тверь к матушке и тётке, тут же постригусь. Освободил для иночества Васенька меня, несчастную…
Евфимия приблизилась, поцеловала в щёку. Устя ответила сухим холодным поцелуем. Словно перенесла со лба покойника прощальное его лобзание.
Евфимия поспешно пожелала:
- Храни тебя Господь! И отошла.
Кснятка и Луша ворковали перед нею, держась за руки.
- Вернемтесь, птенчики, в наш огород, - звала княгиня. - Каждому сорву по яблочку душистому.
- И по янтарной грушеньке! - сказала Луша.
В гору шли быстрей, чем под гору. Солнце никло к кровлям теремов. Вот-вот вернётся Ярославич.
У ворот стоял Ядрейко.
- Отведи, матушка, детей наверх да снизойди ко мне.
- Где князь? - обеспокоилась Евфимия.
- Тотчас узнаешь, - обещал конюший. Евфимия со сжатым сердцем взбежала на крыльцо и по ступеням - в сени, держа Кснятку на руке, другой рукой волоча Лушу. Передала малюток и снова - вниз опрометью…
Ядрейко был уж на крыльце.
- Дела свирепые, - изрёк он тихо. - А ты держись! Они - навал истей, а ты - упористей…
Княгиня перебила:
- Не томи!
- Ждал с конями у дворца, - начал Ядрейко. - Мыслил: время возвращаться - князя нет. Ну, думаю, беседа государственная! Гляжу, красуха шествует, под стать придворной бабе. Проходя, таимно говорит: «Ефимью упреди. Боровский государем взят. Сведён на караульню, посажен на чепь». Я, не рассуждая, отбыл.
Княгиня унимала дрожь.
- Не назвалась ли та, придворная? Ядрейко сморщил лоб:
- Меланьица. Евфимия велела:
