- Ваську выпустить… связать душу крестом…
- Марья опять в тягости, - примолвила Евфимия.
- Плодятся, аки крысы, - проскрежетал Шемяка. Ему подружия преподнесла лишь одного наследника. - Как мыслишь, - обратился он к боярышне, - моим посулам Ряполовские поверят, отдадут княжичей?
- Тебе? Поверят? - покачала головой Евфимия. - Я бы не поверила.
- Ты бы! - перебил Шемяка. - Тьфу!.. Кому поверят?
Боярышня возвела очи к потолку и твёрдо объявила:
- Митрополиту.
- Митрополита нет, - напомнил Дмитрий Юрьич. - С тех пор как убежал Исидор… А-а! - воскликнул он. - Иона! Досточтимый муж! Муром - епископия его рязанская. Пусть возьмёт деток на епитрахиль. Я ему митрополичий сан доставлю своей волей. Только бы привёз княжат. Пообещаю выпустить Василия, дать ему удел богатый. Да господствует он в оном и живёт в достатке. Думаешь, не согласятся Ряполовские?
- Могу сопровождать владыку, вставить своё слово, - предложила Всеволожа.
Шемяка чуть подумал. Решил:
- Обойдёмся без юбок. Святой отец сам управится. И удалился спешно, без простин, довольно потирая руки…
Всенощная в Успенском соборе подходила к концу. Евфимия в смирной одежде стояла пред образом Богоматери Овинской, списком с иконы, полученной от неизвестного лица галицким боярином Иваном Овиным, изъятой из Успенского монастыря при взятии Галича Василиусом, а затем невидимой силою явившейся на своём прежнем месте. Исполнил Дмитрий Красный обещание великому князю, привёз игумен Паисий список иконы в Москву, встречен был колокольным звоном и крестным ходом. И вот Богоматерь Овинская подаёт милость не только галичанам, но и московским людям. Не себе просит помощи у Неё боярышня. Обращается с мольбой о свергнутом венценосце и его семье. Да будут благополучны их дни, хотя и не в заточении, так в изгнании. Месяцы прошли с того времени, как Шемяка послал в Муром рязанского епископа Иону за малолетними сыновьями бывшего великого князя. С тех пор Евфимии довелось ещё единожды встретиться с нынешней великой княгиней Софьей. Теперь эта выращенница глухоманного Заозерья возвышается у Пречистой на рундуке, обитом красным сукном и атласом по хлопчатой бумаге с шёлковым золотым галуном. Тезоименница её, Витовтовна, ещё недавно стоявшая здесь, сидит в Чухломе. Софья видит или не видит Евфимию. Различи её среди скромных жён под чёрными понками, что кладут и кладут поклоны перед иконами! Единожды всё-таки различила, повелела позвать. Угостила по-царски и обласкала. Поведала, как епископ Иона уговаривал князей в Муроме передать ему спасённых детей, как, отпев молебен, торжественно принял их с церковной пелены на свою епитрахиль, поручась, что Дмитрий Юрьич не пожелает им зла. Софья присутствовала при встрече привезённых малюток, видела, как её супруг плакал от умиления и ласкал племянников. Была на обеде в их честь, вместе с государем одаривала, знакомила с сыном Иваном, наследником великокняжеского стола, пожелала благополучного пути в Углич. Евфимия успокоилась, сочтя выполненным свой долг. Софья предложила ходатайствовать о возвращении ей имения, если не отчего дома, где живёт Иван Котов, то хотя бы какого иного. Боярышня попросила не беспокоиться. На том и расстались.
Ещё перед иконой молилась Евфимия о ниспослании здравия и благополучия болярину Андрею и болярыне Акилине. Пока она с Карионом была у Троицы, затем в Муроме, Бонедя, оказывается, ездила в Нивны. Вернулась с обеспокоенностью о семействе Мамонов. Ничего явного, просто тягота на сердце. Амма Гнева пасмурна от дурных предчувствий. Все гадания сулят нечто ужасное. Лишь Андрей Дмитрич не замечает печали своей подружии, занятый недосягаемыми простому уму размышлениями и расчётами. У лесных сестёр тоже не всё гладко. По-прежнему Фотинья с ними живёт, словно в воду опущенная. Янина доняла подозрениями о её отце. Хотя, кроме волхвования, нет у ней никаких доказательств его вины в смерти старого князя Юрия Дмитрича. Евфимии вся эта пря неприятно памятна и отбивает желание ехать в Нивны. А вот Раина засобиралась в лес. То ль совпадением с этими сборами, то ли поводом к ним стало её последнее приключение. На Торговой площади попала в лабаз красного товара и из разговора приказчика с покупателем узнала, что хозяин всему лабазу не кто иной, как её вздыхатель когдатошний, Кюр Сазонов. Вскоре вышла кутырка, насурмлённая, набелённая, нарумяненная. Её назвали хозяйкой. Раина, не утерпев, доискалась встречи с лабазником. Она и Кюр долго вздыхали и плакали. Делать нечего - он женат! Кого Бог соединил, человек да не разлучает. Придя в дом Тюгрюмова, Раина обронила при Всеволоже: «Чтоб ей в огне сгореть!» Как выяснилось, она имела в виду не подружию Кюра, а амму Гневу. Боярышню передёрнуло от таких глаголов. Вскоре лесная дева надумала возвратиться к сёстрам. Сочла, что Евфимия безопасна среди друзей. Сестричеству же грозит беда, такое было ей «привидение». Расставались слёзно. «Скоро увидимся», - пообещала Евфимия. Раина затрясла головой: «Прощай, голубонька!..»
