Группа всадников приближалась к Первопрестольной. Впереди - статный витязь с молодецки закрученными усами. По бокам - два ратника с женовидными ликами, как два ангела из Небесного воинства.
- Прислушайтесь, сколь тиха Москва! Ни скрипа обозов, ни звона… Только - тук, тук, тук, тук! - тысячами сердец!
- Не придёт в себя от пожара.
- Не оправится, захваченная временщиком!
- Не то и не то. Просто пладенный час. А стучат - плотники.
Так которовались, въезжая в столицу, Евфимия, Карион и Раина.
Кони скакали по узкой улице. Погарь виднелась и там и сям. Топоры стучали вовсю. Венцы свежих теремов блинчатыми пирогами ласкали взор, вытным запахом щекотали нюх.
Осталось миновать Торг, попасть на Варьскую, или Варварку, там - дом Тюгрюмова. Бунко обнимет жену, Всеволожа - подругу, Раина порадуется их встрече.
На площади задержала толпа. Кого ждут? Все глаза - к Неглинке, где загрохотал мост под копытами и колёсами.
Евфимия увидела вершника на белом коне. С ним - боярское окружение. Позади - каптан, золотный змеец по округлым бокам. Вокруг - охраныши с бердышами.
Толпа ротозейничала на государево возвращение то ль с богомолья, то ли с прогулки утренней. На белом коне - Шемяка. В каптане, должно быть, Софья Шемякина, ставшая великой княгиней.
- Езжайте домой, - велела боярышня Кариону с Раиной. - Возьмите моего коня. Вскорости подойду, тут недалече.
Бунко повиновался, Раина же спешилась и упёрлась:
- Оставить одну? Ни на шаг! С ней иной раз не справишься. Стали в первых рядах зевак.
По расчищенному бердышниками пространству двигался человек в издирках, в медном колпаке, в железах и грубом вервии на почти нагом теле. Оседлал он палочку, как мальчишка. Держал в руке густо посоленную краюху хлеба.
- Максимушко! Максимушко! - разнеслось в толпе при появлении босого юродивого.
Привлёк он и внимание Всеволожи. Сей блаженный не был похож на пророчествующего Михаила Клопского. Тот пугал грозностью, этот смущал дурашливостью. Почти каждого усмешливо поучал:
- За терпенье Бог даст спасенье!.. За терпенье Бог даст спасенье!
Вот подошёл к молодице, испуганно осенившейся крестным знамением:
- Всяк крестится, да не всяк молится!
Вот подошёл к купчине из рядов красного товара:
- Божница домашняя, а совесть продажная! Кутырь отворотился. Босой страстотерпец припрыгнул на палочке к другому купцу:
- По бороде Авраам, а по делам Хам!
Тот важно протянул благоюродивому голую деньгу да так и остался держать невзятую.
Въехал на площадь Шемяка. Максимушка устремился к нему, протянул заготовленный ломоть:
- Дмитрушко, Дмитрушко, поешь хлеба-соли, а не христианския крови!
Властитель, исказив лик, занёс над лысиной святого человека оружие.
- Дмитрий! - раздался истошный крик из каптана.
Толпа ахнула, ибо юродивый стал невидим. Шемяка выронил меч, вонзил стремена в конские бока и умчался в Кремль.
Над площадью прозвучал другой позов:
- Софьюшка!
Бывшая княжна Заозёрская опознала в толпе зовущую её Всеволожу.
- Взлезай ко мне, ясынька! - протянула былая подруга белые руки.
Боярышня не замедлила принять приглашение. Раина впорхнула в каптан за ней следом.
- Ах, и ты тут, «чесотка да таперичи»? - даже развеселилась Софья, расстроенная только что случившимся.
Каптан вполз во Фроловские врата, вскоре остановился у великокняжеского дворца, ещё не вполне отстроенного, окружённого сходнями и лесами.
Софья тем часом теребила Раину:
- Скажи, дурочка, о своих «привидениях» насчёт меня и государя, моего супруга.
Лесная дева нахохлилась:
- Не скажу!
Переходами женской половины дворца Софья повела Всеволожу и её деву, дабы употчевать гостью и себе отвесть душу, истомлённую одиночеством. Пришла блажь хозяйке отослать сенную девушку вниз, да Евфимия не дозволила. После бани они с Раиной, как равные, сменив воинскую сряду на сличную, сидели пред млеющей государыней, уплетая сладкое печиво, запивая медами и взварами.
- Подскажи-ка мне, ясынька, - вопрошала Софья, - куда вдруг подевался юродивый? Обыскалась его глазами! Так быстро юркнул в толпу?
- Он не прятался в толпу, - возразила боярышня.
- Куда же он спрятался? - не понимала княгиня.
