- Вот! - крикнул Ачисан, небрежно протянув тельник Василия княгине-матери.
Рука Витовтовны плясала в воздухе. Крест взяла Марья.
- Вот! - схватив за руку боярышню Евфимию, Ачисан подвёл её к Витовтовне. - Вам - наша пленница.
Старуха пала головой на перси Всеволожи и разрыдалась.
Как будто этого ждала и Марья Ярославна - разревелась в три ручья.
- Наш государь, - сказал Иван Можайский мрачно, - ваш пленник. Что сие значит?
Ачисан глумливо усмехнулся:
- Он - наш пленник!
- На Москву пойдёте? - плачным голосом воскликнула Софья Витовтовна.
Татарин развернулся на высоких каблуках, ни слова не сказав, покинул Престольную палату - только стук по лестнице.
Все бурно зашумели, плотно окружили Всеволожу.
- Улу-Махмет идёт к Москве!
- Не может статься. Казанцы победили, но потрёпаны…
- Евфимия Ивановна, рассказывай!
- Где Драница? Где Долгоглядов? - прежде всего спросила Всеволожа Боровского с Можайским.
- Оба на Москве, - сказал Василий Ярославич.
- Родной мой братец вместе с государем полонён, - горевал Иван Можайский о брате Андрее. - Здоров ли он, целёхонек ли? А, Воложка?
- Утешься, князь Верейский цел, - сказала Всеволожа. - Плещеев Андрей Фёдорыч изрядно оглушён…
- О, брат двоюродный! - закрыл лицо руками Михаил Борисович Плещеев.
- У государя на челе тринадцать ран, - продолжила Евфимия. - Одна рука прострелена, другая же лишилась трёх перстов. Плечи и грудь, спасённые доспехами, целы, однако сини, как сукно.
- Сын мой единственный! - вопила старая княгиня. - Вернуть татар! Сечь головы!..
- Вот тут-то, матушка, казанский царь и в самом деле обступит нас, сожжёт Москву, - заметил Юрий Патрикеич.
- Ладно, - отмахнулась Софья и обратилась к Всеволоже: - Пойдём, Евфимья, отведу на опочив, ты настрадалась выше меры…
- У крыльца ждёт моя сенная девушка, - остановилась Всеволожа, выйдя из Престольной. - Её не взяли во дворец.
- Не полошись. Покличем. Приведём, - пообещала Софья.
Однако кликнули по её знаку не Раину, а постельницу Меланьицу. Та отвела измученную путешественницу в баню, угостила трапезой, устроила в одрине окном в сад. Евфимию смутила малость в этом неожиданном угостье: помещена она в глухом крыле дворца. При ней одрина прибиралась, обеспыливалась и проветривалась.
- Почему здесь? Меланьица смутилась:
- Матушка великая княгиня рассудила: здесь покойнее.
Раину так и не нашли.
Чуть отдохнув, боярышня решила сама пуститься в поиски. Толкнула дверь… Ан, заперто!
К чему бы держать гостью взаперти? Чтоб не обеспокоил посторонний? Обнаружила, что предварительно поставлена посуда на ночь. Значит, до утра не отопрут. О Боже! Зачем чванливый Ачисан привёл её в Престольную палату? Зачем сдал на руки Витовтовне? Зачем не отпустил в застенье? Нашли б они с Раиной способ достигнуть Нивн.
Чем дольше размышляла Всеволожа, тем крепче убеждалась: сама виновница случившегося! Надо бы оговорить с Ханифом своё освобождение до тонкости. Вельможа счёл, что она ближний государев человек, коль ратилась бок о бок с ним. Вот и сдали пленницу с рук на руки его жене и матери. Однако каково болеет лицемерием Витовтовна! На людях слаще мёда, наедине же злее яда…
Всеволожа принялась стучать. Дверь, как стена, не чувствовала девичьих ударов. Однако же они слышны. Пришла в конце концов Меланьица… Стоит за дверью. Дышит шумно.
- Отопри!
Вздохнула тяжело. Ушла. Опять - стук в оба кулака… За дверью заскрипел глас Софьи:
- Охолонись, прилучница! Мечтала завладеть великим князем не в тереме, так в ратном поле? Ведь я ещё с тобой не посчиталась за давешнее. Красный помешал, покойник. Кукушка улетела, да вернулась, неугомонная. Что ж, нынче заполночь почуешь, каково озоровать в чужом гнезде. И ведьму твою сыщем, Мамоншину колдунью…
Литвинка наконец угомонилась. Стало быть, ушла.
Что страшного она измыслит на сей раз? Огненную пытку, как в застенке Житничных палат? Клетку, как в беззвучном подземелье Людвига Одиннадцатого?
В окне стемнело, и в одрине воцарилась темь. Боярышня, свернувшись на одре, устала думать да гадать и отдалась в неодолимые объятья сна. Ей виделся костёр на постоянии. Вокруг него татары чавкают шурпой. Поленья свежие искрят и сладостно потрескивают. Берёзовый домашний дым приятно проникает в ноздри… Треск всё сильнее, дым всё едче…
