А конь выплясывал меж павшими, приближал всадницу к остервенелой стае, одолевавшей одного. Евфимия приметила трёххвостый малахай, чтоб со спины рассечь…
Вдруг сбоку узкоглазый голоус - хлобысть мечом! Удачно отклонилась… Меч обрушился на гриву. Бедный конь! Успела ногу выдернуть из стремени. Другая накрепко застряла… Спина расшиблась оземь. В голове - пасхальный звон!
Враг с торжеством победоносца занёс копьё… Нет, не ударил, прянул с коня, склонился к ней:
- Ты - депка?
Ответить бы: да, девка, девка. Боль в ноге вмиг родилась, созрела, завладела ею. Вместо ответа дёрнула ногой, придавленной конём. Чуть дёрнула, а чувств лишилась… Когда пришла в себя, проворный голоус добил коня, извлёк из стремени ступню.
- Яман! Яман!
Ах, это «плохо» по-татарски. Он стянул сапог, сорвал онучу, поднял гачу, согнул ногу в колене, ощупал и… как дёрнет за стопу, ударив в то же время по кости!
Истошный крик боярышни затмил все стоны поля. Боец-лечец ткнул в грудь её, потом себя и вымолвил по-русски:
- Моя!
Евфимия забыла боль, вскипев от гнева: голоус её брал в плен! Борьба с Бонедей на ковре восстановилась в памяти во всех приёмах. Мгновенье - враг лежит. Евфимия стоит. Стопе почти не больно.
Осталось подхватить упавший меч. Едва нагнулась, удар ногой пришёлся на здоровую лодыжку - снова рухнула. А голоус уже вскочил, рванул из ножен креноватый нож.
- Собака! - занёс он руку… и повалился на лежащую, хватая воздух ртом.
С трудом поднявшись, боярышня увидела в пленителе стрелу. Под самую лопатку угодила, оперённая! О, птица смерти! Кто её послал?
На поле брани там и сям, и полустоя, и на четвереньках, по-шакальи, крадёжники ощипывали равнодушных мёртвых, добивали раненых. «Свои - своих!» - впервые Всеволожа с презрением подумала о соплеменниках. Татары тоже рыскали, искали знатных пленных, алкачей же, сползшихся из ближних деревень, лениво отгоняли.
Единственная женщина стояла неподвижно, опиралась на высокий лук, потом пошла к Евфимии. Та устремилась к ней, узнав Раину. Споткнулась о лежащего Плещеева. Склонилась - Андрей Фёдорович жив! Дышал с трудом и тормошенья не почуял.
- Господь с тобою и в аду, боярышня, - присела рядышком на корточках Раина. - О, жив наш спутник!
- Ты стреляла? - благодарно обняла Евфимия лесную деву. - Меткая!
- Шишишка краковская зря не хвалит, - отозвалась Раина о Бонеде.
Боярышня вновь обратила взоры туда, где волчья стая одолевала одиночку… Там всё кончено. Татары, положив щиты на копья, тащили побеждённого. Живого или мёртвого? Кто он? Один из воинов, идущих за носилками, вскинул хоругвь. На ней - вооружённый всадник, копьё остриём вверх. Это хоругвь великокняжеская! Несут Василиуса! Затрепетавший при внезапной вести о врагах, ратился один с десятком! Евфимия рванулась к венценосцу. Раина удержала:
- Чем поможешь? Этого бы вынести таимно, - указала на Плещеева.
- Как вынести? - задумалась боярышня.
- Ляг наземь, - рассудила дева. - Затаимся. Ищики пройдут, мы с передышками снесём страдальца в ближнюю деревню.
Всеволожа тут же увидала: замысел негож. Их окружала со спины Раины цепь татар.
Лесная дева, оглянувшись, обомлела.
Её стали оттеснять. Принятую за алкачку, обдирающую павших, отогнали плётками. Напрасно толковала, что служит при боярышне. Не понимали!
Евфимии же не уйти. Доспехи обличали в ней воительницу. Пленители поцокивали языками: девка в мужеском деле! Шишак свалился при падении с коня. Локоны, лик нежный - сомнений не было в её девичестве. Сквозь гомон проступало вдавни слышанное слово:
- Харем! Харем!
Неужто заточению в гареме обрекла её судьба? О сём поганом заведении у многоженцев поведывал отец, вернувшись из Сарая.
Кисти рук спереди скрутили сыромятными вожжами. Повлекли, как телку в поводу.
Плещеев застонал некстати. Ему соорудили такие же носилки, что и Василиусу.
Довольные, пошли татары с необычной пленницей и знатным пленником. Боярышня, чуть припадая на ногу, не поспевала. До отказа натянулась сыромять.
Краем глаза угадывалась позади Раина. Издали сопровождала боярышню лесная дева. Чем поможет?
Вошли в раскрытые врата Евфимьева монастыря.
