В столовой палате ставились два прибора: для князя и для боярышни. Старик был рад нечаянному прибавлению в доме. Безженному и бездетному нравилось мечтать, как его опека успокоит настрадавшуюся скиталицу, как он выдаст названую дочку за доброго человека. Тревожило отсутствие на окоёме достойных лиц. Однако была отвага для их успешного поиска. Видел: невесту жжёт скорбь об утерянном женихе. Развлекал её государственными беседами, кои любили и сам, и покойный друг его боярин Иоанн, а, следовательно, и дочь последнего, любомудрая Всеволожа.
Прошлым днём соборовали о делах литовских, что весьма осложнились после смерти Витовта. Великому Дяде наследовал Свидригайло, брат польского короля Ягайлы, приятель покойного Юрия, а значит, и Константина Дмитричей. Привлечённый в своё невремя Суздальской землёй, этот литвин, расположенный к православию, был ненавистен полякам. «Клепали на него выше носа! - махал рукой Константин Дмитрии. - И пьяница (будто сами не хлещут через край!), и ленивец (будто сами не превратили жизнь в пиры да спаньё?), и вспыльчив, и безрассуден (ах, какие невинные!), и мечется, куда ветер подует… Одно добро: щедр не в меру!» Евфимия вставила: «Батюшка, как припомню, и про Витовта всё то же сказывал». Князь кивнул: «Таковы гедиминовичи. Однако же Свидригайло сделал поползновение отделить Вильну от Кракова: занимал замки собственным именем, исключив имя польского короля. Ягайло в ответ захватил Подолию, да вернул: братний гнев недолог! Польские советники в Вильне сговорились умертвить Свидригайлу и, запёршись в крепости, ждать коронного войска. Ягайло этому воспротивился: брат же всё-таки! Послал в Вильну Яна Лутеку Бржеского склонять литовского властелина признать зависимость от польской короны, а Подолию уступить. Свидригайло ему - оплеуху!» - «Фу! - скривилась Евфимия. - Что за нравы!» Старик дотронулся до нежных её перстов: «И-и, милая! Витовтовна сына, коль правду сказывают, почём зря хлещет по щекам. Шемяка же - челядь видела - Софьюшку свою любимую так стебнул, бедная три дня плакала. Как твой батюшка говаривал по-латыни: «О времена, о нравы!»…»
Вчерашний рассказ о Литве настолько зажёг боярышню, что сама продолжила за сегодняшней трапезой:
- Я давеча не дослушала, как же уладился Свидригайло с поляками?
- История длинная, - расправил бороду Константин Дмитрия. - Ян Лутека подступил к нему вдругожды и сызнова схлопотал по бритой скуле, да ещё попал в тесное заточение. Вот тут уж Ягайло вынужден был обрушиться на литовского самовластца. А гоже ли ратиться с родным братом?
- Идти супротив своих! - вставила Всеволожа. - Ведь король Ягайло - литвин.
- В том-то и закавыка, - примолвил князь. - Король мягчал, подданные ожесточались пуще. Страшный был поход. Пленникам не давали пощады. Ягайло вызвал брата в Парчёв для мира. Тот не явился.
- Достоит ли так поступать вождю? - осудила Евфимия. - Война не ради войны. Издревле говаривали: «Рать - до мира!»
- Вот и решили ясновельможные паны, - продолжил Константин Дмитрия, - выставить несговорчивому вождю соперника. Возбудили смуту в его вельможах. Лаврентий Зоронба поехал в Вильну как бы склонять Свидригайлу к миру, втайне же надоумил литовцев-католиков призвать на престол Витовтова брата Жидимонта, князя Стародубского. Составился заговор. Жидимонт, напавший внезапь, выгнал Свидригайлу из Вильны.
- Как твой брат Юрий Дмитрия Василиуса из Москвы, - не утерпела сравнить Евфимия.
- Не ровняй! - возмутился Константин Дмитрии. - Твой Василиус изгнан был по закону. Там - всё наоборот!
- Ах, ты держишь Свидригайлову сторону! - Улыбнулась Евфимия.
- Чью же ещё? - согласился князь. - И не токмо я. Земли Полоцкая, Витебская, Смоленская, Чернигово-Северская, Киевская, часть Волыни и Подолии остались ему верны.
- Русские земли, православные, - подхватила боярышня. - У нас же, кроме уделов твоего брата, все остались верны Василиусу.
- Ты забыла вятчан! - сказал князь. - Суть не в том. Тут сравненье невместно. Нас делит властолюбие и алчба, а Литву разделила вера. Жидимонту-католику без Польши было не усидеть. Признал власть короны, отдал Подолию.
