Дорогая Кики!
Когда я впервые узнала, что у меня рак, я почувствовала, что попала в ловушку. Ничего хуже в своей жизни я не испытывала. Я ничего не могла поделать со смертью или с болью, со слабостью или еще с чем-нибудь в этом роде. Мне нужно было свыкнуться с мыслью, что я не в состоянии контролировать свою жизнь. Я чувствовала себя как в тюрьме. Потом, когда я проснулась однажды утром, мне в голову пришла совершенно новая мысль. Я поняла, что в ловушке только мое тело. Моя душа по-прежнему свободна. Каким удивительным было это чувство! То есть я не могла поехать в Европу, или взобраться на гору, или даже прогуляться с тобой на пляже в Уайлдвуде. Моя душа по-прежнему парила. Если сказать, что болезнь – это дар, это прозвучало бы банально. Однако порой так оно и есть.
Целую тебя, мама.
На третьей неделе ее заключения в женскую тюрьму Северной Каролины навестить Эву пришла какая-то женщина. Эва сидела за плексигласовой перегородкой, размышляя о том, должна ли она узнать посетительницу. Женщина была ее ровесницей, с проседью в волосах и казалась ей совершенно незнакомой. Однако, узнав коробку, которую женщина положила на стол перед собой, Эва быстро поднесла ладонь ко рту.
Она смотрела на посетительницу.
– Ронни? – спросила она.
Ронни почти стыдливо улыбнулась.
– Я была уверена, что ты помнишь меня, – сказала она.
– Конечно, помню, – сказала Эва, хотя это была чистая ложь. – Ты по-прежнему похожа на Оливию Ньютон-Джон.
– Волосы слегка изменились, – засмеялась Ронни. – Не говоря уже о фигуре.
Эва показала пальцем на коробку.
– Это?…
Ронни кивнула.
– Я сохранила их, – сказала она. – Знаю, как важны они были для тебя, и я перевозила их с собой с одного места на другое, надеясь, что однажды найду тебя и отдам их. Однако должна признаться, что никогда не ожидала найти тебя здесь. – Она взмахнула рукой, окинув взглядом тюремное помещение.
Эва улыбнулась.
– Невероятно, правда? Догадываюсь, что тебе все известно.
– Разве есть хоть один живой человек на земле, кому бы это не было известно? – спросила Ронни. – Впрочем, прости. Ты была тогда так молода, и Тиму без труда удалось обмануть тебя.
– Мне очень повезло, что мне дали всего год, – сказала Эва. Она знала, что приговор был бы намного суровее, если бы Ирвинг Расселл не вступился за нее. Она так и не поняла, почему он и его дочь изменили свое мнение, но она всегда будет благодарна им за помощь.
Эва с тоской посмотрела на коробку.
– Я сначала позвонила и поговорила с одной женщиной, которая сказала, что им придется просмотреть их, что они и сделали сегодня утром, пока я ждала. Поэтому ты можешь взять их с собой в комнату… в камеру.
– Ох, Ронни, – сказала она. – Не могу сказать, как много это значит для меня. – Справившись с собой, Эва расспросила старую подругу о ней самой и узнала, что Ронни работает с компьютерами, разведена и у нее трое детей. Эва слушала с таким интересом и вниманием, на которые только была способна, но все, чего ей хотелось, – это покопаться в коробке, чтобы найти мудрые слова, которые могла бы сказать ее мать сидевшей в тюрьме сорокачетырехлетней женщине.
На этот раз Эва сидела с другой стороны плексигласовой перегородки, повторяя про себя вопрос, который много лет мучил ее. По дороге к Кори она сделала крюк и заехала в мужскую тюрьму в Роли. Атмосфера в мужской тюрьме была не такая, как в женской. Воздух был затхлым, душным, нечистым. Пока Эва ждала, женщины, сидевшие в кабинках по обе стороны от нее, разговаривали по телефону с мужчинами. Она не могла разобрать, что говорят эти женщины, но одна из них плакала.
Она вышла из тюрьмы четыре месяца назад, и это были восхитительные месяцы. Они с Джеком посещали семейного психотерапевта, но она знала, что отношения между ними наладятся. Их связь была очень прочной, и она вышла замуж за человека, который не только простил ее, но был предан ей независимо ни от чего. За последние полтора года он доказал это. Больше всего радовало то, что к нему вернулись его чувство юмора и веселость. Она боялась, что навсегда убила в нем радость.
