* * *
Николасу Трокмортону почти уже нечего было делать в его эдинбургской квартире. Он приехал почти месяц назад, торопясь на север в надежде, что лорды внемлют угрозам и посулам Елизаветы и будут готовы умиротворить ее. Он ожидал личной встречи с Марией и переговоров о ее освобождении. Но ему запретили встречаться с ней и даже посылать ей письма. Лорды не были настроены миролюбиво и казались равнодушными к пожеланиям английской королевы. Когда он, набравшись храбрости, заявил им, что Елизавета сурово покарает их, если хотя бы один волос упадет с головы Марии, они пожали плечами и сказали, что это будет прискорбно, но Шотландия переживет любое английское вторжение, как это бывало раньше.
Трокмортон уронил голову на руку. Что он мог поделать, если шотландцы не боялись и ничего не хотели от Англии? Они казались абсолютно самонадеянными и вежливо, но твердо отвергали его вмешательство.
Он взял перо и чернила и начал составлять очередное письмо королеве Елизавете. По крайней мере это создавало ощущение хотя бы какого-то полезного занятия. Он хотел уловить опасные настроения, царившие здесь, почти бездумное пренебрежение к судьбе и обычаям.
Люди собирались избавиться от правящего монарха, не имея на то моральных оснований. Местные жители не разделяли мнения Елизаветы о том, что «Богом не предписано, чтобы принц или монарх находились в подчинении у тех, кто по природе и закону являются их подданными». Они пришли к шокирующему выводу, что «королева имеет не больше свобод и привилегий для совершения убийства или супружеской измены, чем любой другой человек, ни по Божьему закону, ни по законам королевства». Монархия больше не стояла над законом – по крайней мере в Шотландии.
Лорды вместе с крикливым Ноксом полностью захватили власть в городе. Они объявили Босуэлла вне закона, назначили цену за его голову и послали на север солдат, чтобы захватить его. Сторонники королевы не имели предводителя и были безнадежно дезорганизованы и деморализованы. Говорили, что лорды добились отречения королевы, что она согласилась на регентство и коронацию принца. Утверждалось также, что она утратила всякую надежду иметь наследника от Босуэлла.
«Есть опасение, что после коронации ее сына с королевой будет покончено, учитывая то, что предпосылки этой трагедии берут свое начало еще с убийства мужа королевы. Надеюсь, мне удалось сохранить ей жизнь на какое-то время, но на какое – неизвестно…», —
писал он, когда услышал тяжелые шаги на лестнице. Он встал и распахнул дверь. Там стояли лорд Линдсей и Мейтленд, готовые постучаться. За ними виднелись другие.
– Вы избавили нас от труда, сэр, – с обезоруживающей улыбкой произнес Линдсей. Он непринужденно ждал, пока его пригласят войти.
– Заходите, прошу вас, – сказал Трокмортон, довольный тем, что успел убрать письмо.
– Мы имеем честь пригласить вас на коронацию нового короля, – объявил Гленкерн. – Она состоится в Стирлинге через два дня.
– Значит, вы встретились с королевой? – спросил Трокмортон, хотя уже знал ответ.
– Вы хотите сказать, с дочерью покойного короля и с матерью будущего короля? – поинтересовался Линдсей.
– Точно так же и Папу называют епископом Римским, – парировал Трокмортон. – Я имею в виду прекрасную даму, которая находится в заключении в Лохлевене. Вы можете величать ее как угодно, но это не отменяет того, кем она является.
– Ваша правда, – Линдсей рассмеялся. – Она подписала документы, а потом мы скрепили их печатью Тайного совета. Бедная леди была так обременена своими заботами, что просто не могла исполнять свои обязанности. Утрата ее дорогого Босуэлла… – он взорвался от смеха, производя звуки, напоминающие корову, извергающую кучу навоза.
Мейтленд сердито посмотрел на него.
– Вот точный текст ее послания, – он развернул документ и начал зачитывать:
«После долгих и невыносимых трудов, предпринятых нами с тех пор, как мы вступили в пределы этого королевства для управления оным и сохранения его владений в мире и неприкосновенности, мы не только утомились духом и телом, но и всецело убедились в том, что наши способности и физические силы более не дают возможности нести это тяжкое бремя. Поэтому, и поскольку ничто земное не может быть более приятным и радостным для нас, чем видеть нашего дорогого сына и принца оного королевства на царствовании, а корону возложенной на его голову, мы добровольно слагаем с себя королевские полномочия и отрекаемся от управления Шотландией, ее владениями и подданными в пользу вышеупомянутого сына».
