– Нет, – твердо сказал он. – Вы поедете туда, куда мы скажем.
Он посмел прикоснуться к ней! Мария посмотрела на остальных, взглядом призывая их ответить на такую вопиющую дерзость, но они не стали вмешиваться. Рутвен насильно вернул ее на прежнее место.
Потом Атолл и Мортон приблизились к ней со знаменем Дарнли и встали по обе стороны от нее.
– Как же так, милорд Мортон? – спросила она ровным, презрительным тоном, стараясь не выдавать чувства. – Мне сказали, что все это, – она указала на армию, – было сделано ради того, чтобы воздать по заслугам убийцам короля. Мне также сообщили, что вы главный среди них.
Она была уверена, что его имя значится первым в документе, полученном от Босуэлла. Но он лишь покачал головой и сказал:
– Пора в путь, мадам. Уже поздно.
Рутвен снова развернул ее и помог ей оседлать лошадь. Потом они медленно направились к Эдинбургу.
Атолл и Мортон, ехавшие перед ней, развернули знамя на двух древках между ними, словно арку, под которой она была вынуждена находиться. По обе стороны от нее держались два головореза, мастер Драмланриг и злополучный Керр из Фоудонсайда, который угрожал застрелить ее после убийства Риччио. Тот факт, что он был изгнан из Шотландии за это преступление, очевидно, не беспокоил лордов, приветствовавших его в своих рядах.
Пока они ехали, Керр наклонился к ней и прошептал:
– Убийца!
Мария даже не подумала ответить тому, кто сам был убийцей. Когда она оставила его слова без внимания, он заговорил громче:
– Изменница!
Мария смотрела прямо перед собой.
– Шлюха! – он повысил голос до крика. – Шлюха, дрянь! Валялась в постели с Босуэллом, пока твой муж и его жена смотрели на это! Шлюха! Спала с конюхами, слугами и стражниками, чтобы насытить свою похоть!
– Босуэлл тоже спал с ними! – присоединился Драмланриг. – Все знают, что он содомит!
Мария отстранилась от этих бессмысленных и непристойных обвинений. Они вели себя как мальчишки, старающиеся придумать новые непристойные слова. Содомит. Некромант. Онанист.
Ее равнодушие разъярило их, и они принялись выкрикивать:
– Шлюха! Убийца!
Солдаты, маршировавшие сзади, подхватили эти крики и добавили:
– Сжечь ее! Убить ее! Она недостойна жить!
Звук их голосов – алчных, злобных, настойчивых – вселял в нее страх. Они были похожи на голодных псов, рвущихся с поводков и готовых перегрызть горло. Они были сворой убийц.
Мортон и Атолл, ехавшие впереди, не пытались утихомирить солдат и даже поощряли их своим молчанием. Лишь Киркалди угрожающе держал меч, отгоняя самых настойчивых. Теперь они приблизились к Эдинбургу, и горожане высыпали навстречу, выстроившись по обочинам дороги. Уже темнело, но зажгли факелы, и люди могли хорошо видеть тех, кто проезжал мимо.
Их запрокинутые лица были враждебными.
– Развратница! – кричали они, и на этот раз большая часть голосов принадлежала женщинам.
Женщины! Не грубые солдаты, которым платили за подражание их командирам, а обычные горожанки. Они ненавидели ее!
– Развратница! – кричали они. – Сжечь шлюху!
Они въехали в город и повернули на Хай-стрит. Здесь толпа была особенно густой, и зрители выглядывали из каждого окна. Кто-то завопил и швырнул ночной горшок с крыши одного из домов. Он едва не задел Марию и расплескал содержимое на мостовую прямо перед ней. Разлетевшиеся экскременты попали на ее лошадь и платье.
– Шлюха! – возбужденная толпа ринулась вперед, напирая со всех сторон. Ощеренные рты выкрикивали проклятия. В воздухе летали плевки, и она чувствовала брызги слюны на своих ногах, руках и щеках. Испуганная лошадь попятилась и едва не сбросила ее. Она не хотела упасть среди них – они разорвали бы ее на куски.
Они готовы убить свою королеву голыми руками.
Мария была так потрясена, что не заметила, как они остановились посередине улицы.
– Слезайте, – велел Мортон. – Там будет безопаснее! – Он схватил ее за руку и быстро повел в укрепленный дом рядом с Тулботом. Она узнала дом как «Черную Заставу», куда часто помещали преступников, когда Тулбот оказывался переполненным.
Лорды ввалились в дом и захлопнули дверь перед вопящей и беснующейся толпой. Даже лорд Мортон казался растерянным, хотя он обычно скрывал свои чувства. Он снял широкополую шляпу, с которой не расставался, и стал обмахиваться ею. Его лицо раскраснелось, и в сочетании с рыжими волосами складывалось впечатление, что он вот-вот вспыхнет.
