Хозяйка борделя жестом велела ему лечь на живот. Риччио выглядел испуганным.
– Не стоит бояться, – заверила она, поглаживая его ягодицы. – Только не напрягайся, а то будет больно.
Она повернулась к Дарнли:
– Разве не соблазнительно? Такой круглый, прекрасно вылепленный задок… Конечно, ощущение будет другим, но и у пива не такой вкус, как у вина. Многие мужчины пьют и то, и другое, и просят добавки… Ну вот, теперь я вижу, что эта мысль возбуждает вас.
Да, это возбуждало его, но не по той причине, о которой она думала. Его возбуждала мысль о насилии над мужчиной, который украл его жену, заставил его делать грязные вещи, унизил его.
– Да, – прошептал он. – Сильно возбуждает.
Дарнли чувствовал ненависть и страх Риччио, но это лишь усиливало удовольствие. Он хотел надругаться над ним, растерзать его изнутри, выставить посмешищем. Когда он услышал сдавленный крик боли, то ощутил вкус победы. Риччио словно окаменел.
– Говорю вам, расслабьтесь, – велела женщина.
– Ах-хх! – в голосе Риччио слышалась боль.
«Это к лучшему», – подумал Дарнли.
Он жестоко наказывал коротышку, используя его так грубо и властно, как только мог. Он чувствовал боль, которую причинял Риччио, хотя двигался механически, но Риччио молчал.
Потом его короткие узловатые пальцы вцепились в подушку, а когда Дарнли стал проникать все глубже и глубже в его тело, он крепко стиснул челюсти.
– Ради всего святого, прекратите! – наконец взмолился Риччио.
– Нет, я еще не совсем доволен, – возразил Дарнли, задвигавшись сильнее. Риччио закричал.
Потом Дарнли почувствовал спазм, но это ощущение отличалось от всего, что он испытывал до сих пор. На одну четверть это напоминало ненависть, на другую – любопытство, на третью – возмездие и лишь на последнюю четверть – физическое удовольствие. Он издал пронзительный торжествующий крик и рухнул на спину Риччио.
Риччио плакал.
– Вам не понравилось? – удивленно спросила женщина. – Вообще-то некоторые мужчины предпочитают это. Мне очень жаль… Здесь есть мазь, которая поможет облегчить боль.
Риччио выбрался из постели и стал собирать свою одежду. На его ягодицах красовалиь алые пятна крови. Дарнли показалось это комичным.
– Вы зло, – обратился он к Дарнли. – Вы пожалеете об этом дне.
– Разве сейчас день? – осклабился Дарнли. – Я думал, ночь еще не кончилась.
Женщина подняла оконную занавеску и выглянула наружу.
– Светает, – сказала она. – День приходит на смену ночи.
Риччио ушел.
Мария собиралась попросить Мэри Битон принести ее меховую накидку с капюшоном, но удержалась от этого. Мелодия песни, которую играл Риччио, была такой нежной, что ей хотелось дослушать до конца. Кроме того, она не торопилась идти в дом эдинбургского торговца, где собиралась пообедать.
Она стояла у окна в своих небольших покоях в Холируде и смотрела на улицу Кэнонгейт, расцвеченную огнями. Они отражались в слое льда, как в зеркале.
«Нужно ходить очень осторожно», – подумала она. Она находилась на пятом месяце беременности, и это начинало сказываться на равновесии при ходьбе.
Песня закончилась. Пора.
– Спасибо, дорогой Риччио, – сказала она, повернувшись к нему.
– У меня есть две другие, которые я сыграю в следующий раз, – с улыбкой отозвался он.
– Подайте мою накидку, – устало попросила Мария.
Мэри Битон достала накидку из гардероба и подала ее своей госпоже.
– Ты должна послать во Францию за тканью для твоего свадебного платья, – укорила ее Мария. – У портных остается мало времени. Помни, ты можешь выбирать что хочешь: это мой подарок.
Девушка улыбнулась, но улыбка вышла натянутой. Возможно, она все еще переживала из-за своего романа с назойливым английским послом Рэндольфом? Их отношения подошли к концу, когда Марии пришлось изгнать его из страны за содействие мятежу лорда Джеймса. С тех пор за Мэри ухаживал один из ее соотечественников.
– Александр Огилви – это удачный выбор, – сказала королева. «Действительно, – подумала Мария. – Он честный, прямодушный и никогда не предаст меня».
Риччио поднялся вместе с Марией и спустился с ней по широкой лестнице. Когда они удалились, чтобы их не было слышно, он прошептал:
