Вечером появился пресловутый Михалыч, и нас вызвали из шалаша. Михалыч сидел среди шалашей на траве, по-турецки скрестив ноги, люди вокруг тоже сидели. Нам сесть не предложили, стояла и наша стража.
— Кто вы и что делаете в наших лесах? — вопросил Михалыч.
— А сами-то вы кто? — буркнул в ответ Иваненко.
— Отвечайте, когда вас спрашивают.
Иваненко вздохнул. Правда была на стороне силы. Сила была не на нашей стороне.
— Мы с Онтарии. Отдыхали на озере Мильгун. Может, теперь скажете, кто вы?
— С Онтарии? Бандиты, значит.
— Мы не бандиты, — оскорбилась я. — Онтария имеет почти такой же статус в Содружестве, как и Осень. Нам только запрещено закупать оружие, вот и вся разница.
— Значит, не бандиты, — ухмыльнулся Михалыч. — Только родом с бандитской планеты, и взяли вас рядом с бандитским логовом.
— Заметьте, мы были без оружия, — напомнил Иваненко.
Лесные люди негромко засмеялись.
— Потому что думали, что с вами и без оружия ничего не случится, — промолвил один из мужчин.
— Хорошо живется в нашем лесу, не правда ли? — смеялся второй. — Ни о чем не тревожишься…
— Как называется лечебное дерево? — вдруг спросил Иваненко.
— А вам не все равно? — рявкнул Михалыч, и смех умолк. — Вам же не надо заполнять коносамент, зачем вам тогда название товара?
— Мы не из шайки, — с обидой сказала я. — Еще неизвестно, кто вы сами. На вид — бандиты из бандитов. Хватаете женщин средь бела дня, тащите их куда-то…
Иваненко ухитрился с хрустом отдавить мне ногу, и я приложила немало усилий, чтобы не скривиться от боли. Скривилась, куда же деться. Маневр связиста не укрылся от глаз главаря непонятной лесной шарашки.
— Поаккуратней с девушкой, туша, — посоветовал он. — Мы — партизаны, так что ничего хорошего не ждите.
Словами не описать, как я обрадовалась. Мы с Иваненко переглянулись, у того рот расплылся аж до самых ушей.
— Значит, сопротивление все-таки есть, — подытожил он.
— Не пойму, чему вы так обрадовались оба, — с подозрением сказал Михалыч.
— Федор Семеныч, давайте все им расскажем, — предложила я. — Это же партизаны! Может, они нам помогут.
— У них свои задачи, — резонно ответил Иваненко. — У них дела, которые нас не касаются. Единственное, чем они могут нам помочь — отпустить восвояси.
— Чего захотел — отпустить! — хмыкнул один из мужчин.
— Ну-ка, выкладывайте, что там у вас, — велел Михалыч.
Мы с Иваненко выложили им все, что с нами приключилось, утаив только причину, по которой я понадобилась Собакину. Мы сказали, что нужны были бандитам, как заложники.
— Что-то такое я уже слышал, — отреагировал предводитель партизан. — Маклайн и Стивенс, сгоняйте-ка в соседний лагерь за кем-нибудь из Авилкиных.
Нас снова загнали в шалаш. Ужином нас не обнесли, сунули в шалаш хлеб, холодное мясо и незнакомые овощи. Авилкины явились оба. Уже опустилась звездная ночь. Ночью в лесу было гораздо приятнее, чем днем, во время паркой жары. В теплом воздухе вилось бесчисленное множество насекомых, создающих характерный ровный звенящий гул. И никто не кусался! Насекомые не любили кусать людей даже со страшной голодухи. Предпочитали питаться местной кровью. Огней партизаны не зажигали. Авилкины опознали нас при свете крошечного фонарика, зажженного в шалаше на одну секунду. Михалыч удовлетворенно хмыкнул в бороду.
— С вашим происхождением, значица, разобрались, — прогудел он. — А теперь объясните мне, сивому, какого хрена вы делали у бандитов.
— Мы у них не были, — сказал я. — Мы до них не дошли. У них кордон.
— А зачем вы туда шли?
Иваненко тяжко вздохнул и посмотрел на меня.
— Мы хотели угнать шлюпку, — сказала я.
— Чего? — большой шалаш предводителя дрогнул от дружного хохота, невзирая на маскировку.
— А потом что? — сквозь смех спросил Михалыч.
— А потом угнать крейсер, — ответила я. Меня жутко смутил хохот, и я рассердилась.
— И вы считаете, что это вам по силам?
— А что тут такого? — ощетинилась я.
— Ничего страшного, — сказал Иваненко. — Лес гасит излишнюю тревогу и делает человека беспечным, на это мы и понадеялись. Честно говоря, я ни на что не рассчитывал, но чем черт не шутит…
— Так на крейсере ж леса нет! Ну, есть, только в трюме! Команда там вряд ли отдыхает, — хохотали партизаны.
