— Ничего ты не чувствуешь! Мало ты знаешь своего брата.
— Я знаю его достаточно хорошо. Когда он послал тебя подальше и женился на Юлии, неужели ты не поняла, чем все это пахнет? Как ты думаешь, почему он не сдал госэкзамены? Потому, что иначе бы его по распределению заслали куда Макар телят не гонял, ясно, лапочка? А так он остался тут и неплохо устроился! Для него брак — типичная сделка: дебет — кредит. И во всей этой сложной системе тебя, дорогая, я совершенно не вижу, ну никак не вижу! Неужели ты не поняла до сих пор, что мешаешь ему? Зачем ты ему теперь нужна?
— Неправда! Он меня любит больше, чем прежде!
— Чепуха! Это он от любви подсовывает тебя мне?
— Врешь! Мы с ним уедем вместе!
— Куда, позвольте узнать?
— В Вену. Все равно рано или поздно ты об этом узнаешь.
— Ну, убила, совсем убила! Черт возьми, значит, все вперед, на Вену?
— Не разыгрывай из себя кретина.
— Слушай, беги прочь! Беги от него, это я говорю тебе! Однажды ты уже освободилась от него, а теперь беги куда глаза глядят! Пусть эта дура Юлия мучится с ним. Если об этом узнает старик, ее отец, — про Вену ничего не скажу, но в Софии и около нее тебе точно не будет места!
Тогда Анна взяла меня за руку.
— Какое все это имеет значение? Мы же встретимся там… Говорят, Вена романтический город, романтический и веселый… А теперь обними меня, и покрепче…
— Ты страшная женщина, Анче!
— Почему страшная? Просто женщина.
Тут она стукнула меня ладонью по губам и убежала. Что мне оставалось? Крикнуть ей вслед: «Клеопатра!» — и все…
— Та-ак… — вздохнул инспектор. — Анна, вы хотите что-нибудь добавить?
— Не добавить, а скорректировать. Этот юный сексуальный маньяк рассказал всю историю крайне пошло. Особенно в части, касающейся отъезда. Я была слишком снисходительна, когда сказала, что в нем есть что-то гаденькое, — он, оказывается, сущий негодяй!..
До сих пор Любен, сидевший с опущенной головой, не участвовал в разговоре, а тут вдруг тихо прошипел:
— Если бы не я, торчал бы ты до сих пор в цеху в Кремиковцах[6].
— Ты меня Кремиковцами не пугай! Я работы не боюсь! Это ты всех на свой аршин меришь!
— Ах ты, мразь! Забыл о том, что получил от меня?
— А что я получил? Тысячу монет в общей сложности и твою престарелую любовницу — за ненадобностью? Однако хватит, дудки, с этим все! На утильсырье не клюем!
Анна снова вскочила как ужаленная:
— Товарищ инспектор, ну заставьте же этого хулигана замолчать наконец! Не могу я больше слушать его гадости!
— Когда вы должны ехать? — спросил инспектор у Слави.
— В начале следующего месяца, — с готовностью ответил тот.
— Уже получили паспорт? Кто оплачивает ваше содержание там?
— У меня стипендия ЮНЕСКО.
— Да-а, Вена — веселый город. — Инспектор раскрыл свою папку и вынул оттуда какую-то бумагу. — Это копия приказа о вашей заграничной командировке, — спокойно обратился он теперь уже к Анне. — А вот и номер — 2631 от четвертого числа этого месяца…
— Очевидно, номер правильный, — побледнев, произнесла Анна. У нее от волнения пересохли губы, но она сумела сделать над собой усилие и придать своей фразе легкий иронический оттенок.
— А это, вы сказали, ваша газета, — продолжал Пирин.
— Я вам говорила — это газета, в которой я работаю.
— Вы могли бы подарить ее мне?
— Да ее можно купить в любом киоске.
— Именно этот номер нельзя купить ни в одном киоске, — медленно возразил Пирин. — К вашему сведению, этот номер — из первых, сигнальных экземпляров, поэтому красная краска в заглавии так размыта. Так вот, тиражирование остановили в самом начале, потому что была замечена грубая опечатка — заглавие вашей статьи в этих бракованных экземплярах звучит так: «У притоков песен и танцев». А в нормальном номере, который я купил в киоске, напечатано «У истоков песен и танцев». Как видите, опечатку исправили. Значит, вы, товарищ Игнатова, ушли из типографии раньше, чем кончилось ваше дежурство. Доказательство — этот бракованный экземпляр, который вы подарили Любену.
— Да, это так… Я очень устала и немедленно отправилась домой!
— Надеюсь, вы объясните мне, каким образом этот экземпляр из типографии попал к читателю по имени Любен?
