Млада не спешила отвечать. Дарёна провалилась в голубую бездну её задумчивого взгляда, и в её сердце снова постучалась старая сказка, обволакивая душу своими тенисто-лесными чарами и невыносимо родной материнской нежностью. Пальцы Млады прохладно и невесомо коснулись щеки.
— Дарёнка, — проговорила она с теплотой в голосе. — Ну, вот мы с тобой и встретились.
Что это? Откуда это чувство? Дарёну словно солнышко обогрело, заплясав зайчиками на коже и загораясь золотом на волосах. Она видела Младу в первый раз, но у старой сказки были её глаза и голос, её сильные плечи и тёплые руки, её неслышная походка, её чёрные кудри и красивые соболиные брови. Раньше сказка была не пойми кто — то ли птица, то ли чудо-зверь с человечьими глазами, а то ли сам дух лесной… Теперь же Дарёна увидела её так близко, что даже страшно стало. Знобкая дрожь встряхнула и тело, и душу.
А дыхание Млады уже щекотно согревало ей щёки и губы, пальцы переплетались с прядями волос.
— Кто ты?.. Я тебя знаю? — пролепетала девушка, тоже дотрагиваясь до атласных чёрных кудрей Млады. Ну точно — кошачья шерсть под луной… — Откуда ты знаешь, как меня зовут?
Млада поймала её пальцы и сжала. В уголках её глаз притаилась улыбка.
— Не всё сразу, голубка. Тебе силы подкрепить надо сначала.
Тёплый, горьковатый травяной отвар согрел дрожащие губы Дарёны, а рука Млады поднесла к её рту кусок ржаного хлеба с лесным мёдом. Голод клыкастым змием взвился внутри, поднялся на дыбы, рыча и пуская кислую тоскливую слюну, и Дарёна жадно, с урчанием впилась зубами в хлеб. Тёмный, терпкий мёд обволакивал горло и грел изголодавшееся нутро, ложась в него легко и в то же время сытно, а взгляд Млады окутывал ласковыми мурашками плечи девушки. Да, это была её сказка — добрый зверь с человечьими глазами, но уже без поросшей мхом зеленоватой шкуры, огромных когтей и хвоста. Соскучившийся по ней зверь…
А небо, как высокомерная жеманница, смотрелось в зеркало из Цветанкиной крови…
*
Отец Дарёны, Добродан сын Калинин, был высоким, сильным, русобородым человеком — молодец из молодцов. Он любил мать и был ласков с детьми — Дарёной и её двумя младшими братишками. Служил Добродан княжеским ловчим, в охоте знал толк, и хоть знатным родом похвастаться не мог, но был смел и искусен в звериной травле, за что князь Вранокрыл его отличал и щедро жаловал деньгами и подарками. Семья не знала нужды, дом был полной чашей, дети учились счёту, грамоте и музыке. Пока однажды не пришла беда…
С очередной княжеской охоты отец вернулся домой бледный и окровавленный, в разодранной одежде: на его теле алели глубокие борозды — следы когтей огромного зверя, а одна его рука была сильно изорвана зубами.
«Ох, Доброданушка, нешто тебя медведь заломал?!» — запричитала мать.
«Нет, Ждана, не медведь, — глухо простонал отец. И рыкнул, страдальчески морщась: — Не вой, жена! Детей убери! Да перевяжи меня…»
У маленькой, несмышлёной Дарёнки стало холодно под сердцем: горькая, лихая беда встала перед нею во весь рост, как темноглазое чудовище. Отец зачем-то спрятался в погребе и велел запереть дверь, а если придут люди князя — отвечать им, что он домой не возвращался.
«К чему такое? — недоумевала мать. — Князь же тебя всегда жаловал! За что теперь тебе опала?»
Отец, весь в пропитанных кровью повязках, незнакомо и странно оскалился:
«Не рассуждай! Делай, что говорят!» — Что-то чужое и страшное блеснуло в его глазах — у Дарёны даже спина похолодела.
Люди князя и правда пришли — назавтра. Дарёне было больно видеть, как мама — статная, гордая красавица, с тёмными косами и в расшитом жемчугами платье, кланяется и лебезит перед грубыми и бесцеремонными бородатыми мужчинами. Они не поверили ей и принялись обыскивать дом, заглядывая всюду, переворачивали и скидывали на пол даже перины с подушками в спальне. Когда они направились к погребу, мать стала белее полотна, но с её сурово поджатых, каменно-немых губ не слетело ни слова. Однако самый главный бородач по имени Милован — кирпично-рыжий, в красной шапке и с сытым брюшком, поддерживаемым широким кушаком — приметил, как она переменилась в лице. «Что, курва? Там муженька прячешь?» — зарычал он, наступая. Мать прислонилась спиной к стене и, обречённо поникнув головой, закрыла глаза…
