– Водителем бензовоза.
– В караулы ходил?
– Бывало.
– Ну, тогда справишься. У нас здесь система такая же: два часа на вышке, два бодрствуешь, два отдыхаешь. Питание бесплатное и трехразовое, в день работы, конечно. Сейчас получишь обмундирование и завтра к семи часам в караулку. И, ещё, самое главное, узнаем, что способствуешь выносам, вылетишь, как пробка из шампанского в новогоднюю ночь. А уж если сам чего понесешь, тогда держись. Повяжем по полной программе и статью пришьем. У нас в милиции завязки хорошие. Многих мы уже зону топтать отправили. Понял?
– Конечно, как не понять, если дело такое серьезное.
Я получил обмундирование, узнал, где находится караулка, и поехал домой. В автобусе вспомнил про подаренную мне вчера книгу и решил её вечером почитать. Однако этой мечте, как впрочем, и многим моим другим мечтам не суждено было сбыться. На входе в деревню я увидел грустно – укоризненное лицо тети Клавы, груду нового штакетника и вспомнил о своем опрометчивом обещании помощи бедной вдове. Огород я городил до темна. При этом работу успел выполнить в полном объеме и получил за это благодарность тети Клавы и приглашение к ужину. Благодарность я с удовольствием принял, а вот от ужина отказался. Заподозревал я, что не обойдется ужин без граненого стакана самогона и, зная свою не стойкость к уговорам, попросил ужин сухим пайком, который тетя Клава тут же и собрала. Перед уходом я обратил внимание на её печальный образ. Показалось, что она была сегодня гораздо печальней, чем даже в день похорон. Вроде бы уж забываться должно горе-то, не всю ведь жизнь с ним жить. Надо и меру знать. Теперь никакой печалью дядю Федю не вернуть. Жить надо.
– Что-то ты тётя Клава грустная сегодня? – спросил я хозяйку уже на пороге. – Случилось ещё чего?
– Тоскую Андрюша, по Феденьке тоскую очень. Почесть каждую ночь во сне его вижу. Тяжело мне без него.
Вечером я всё-таки начал читать о скорби, но опять почитать подольше не получилось. Сломил снова крепкий сон мой, пока еще не очень крепкий мой интерес к знаниям. Быстро сломил.
В караульном помещении было суетно и накурено. Пересменка шла самым полным ходом. Я осторожно переступил порог караулного помещения. Особого внимания на меня сразу не обратили, и все продолжали заниматься своими делами, из которых главными были: сбор в сумки мелкой собственности и шумная игра в домино. Мне было совершенно неуютно стоять безмолвным пнем среди занятых людей, и я вежливо, но не громко поздоровался. Сразу же после приветствия, взор на меня обратили все, кроме доминошников. Для тех процесс игры был гораздо важнее каких-то там приветствий смущенного человека, мнущегося у караульного порога. Это я знал по себе, костяшки с точками, так хватают за живое и вводят в азарт, что оторваться от них становится мукой, ну просто невообразимой. Ну, да ладно, бог с ними, пусть играют, зато остальные меня сразу заметили.
– О, новенький, – закричал кудрявый мужчина с солидной проседью, – в нашем полку братцы прибыло. Как звать-величать тебя, новый боец за сохранность собственности «Хмельной Забавы»?
Я представился, и ко мне стали по очереди подходить знакомиться мои новые сотоварищи по трудной охранной службе. Конечно же, послышались предложения об обмывке первого рабочего дня, но их немедленно прервал щупленький мужичишка, оказавшийся начальником моего караула. Он поправил пальцем очки в позолоченной оправе и со всей важностью, только возможной для его внешнего вида определил меня на пост, но никаких инструктажей делать не стал.
– Корнилов, захватишь с собой новенького на седьмой пост, тебе ведь всё равно мимо идти, – приказал начальник красномордому упитанному сотруднику, с великим раздражением вылезшему из-за доминошного стола.
Мой провожатый негромко огрызнулся, но меня куда-то повел. Шли мы с ним вдоль высокого забора по плотно утоптанной тропинке, изрядно поросшей по краям зарослями мать-и-мачехи и одуванчиков, сначала молча, а потом Корнилов неожиданно спросил меня:
– Слышь, земляк на кой ляд тебя сюда принесло? Умом, что ли двинулся или кто-то лапши на уши навешал об охранном счастье?
