- Вот жизнь какая путаная, - сказал Аристарх, добывая в таинственных карманах под чуйкой спички, - сидишь в городе, так тебе этот Клещ на каждом шагу мерещится. Вышел за окраину - его днем с огнем не сыщешь. Я так скажу, - решил он, - айдате, братики, в деревню. Поведаем кому из настоящих хозяев об нашем деле, не обо всем, а так, с краешку, - он нас и сведет? А?
- Пошлепали! - сказал Фитиль. - Эй, чемурило, кончай портки просиживать!
Они вылезли из оврага и, следуя за Аристархом, дошли до первой поскотины. Позади всех, пришлепывая отстающей подошвой и затейливо матерясь, плелся Фитиль.
- Войдем, хатку поищем поисправнее, там и сговоримся с хозяином, сообщил Аристарх, пролезая под поперечную слегу. Почти немедленно вслед за его словами из-за плетня выпрыгнул огромный волкодав и бросился им навстречу.
- Кто такие? - закричал чей-то голос.
Князев что-то медово ответил.
- Беркут, домой! - К ним не торопясь подошел мужичонка с винтовкой под мышкой. - А ну, за мной! Батько разберется прямо на сходке.
Сходка была в разгаре. Конные, окружившие толпу, хрипло горланили. Атаман Клещ держал речь.
- Люды! - сказал Клещ. - Мы вольные казаки! Стоим за анархию и слободу! Комиссарам и чрезвычайкам пущаем юшку и ставим точку! - Он прокашлялся, лицо налилось кровью. - А шобы карать зрадников и прочую контру... - он замолчал и тупо оглядел стоящих. - Це вам усе объяснит мий главный заместитель Охрим Куцый.
Из-за спины атамана выдвинулся длинный сутулый человек в огромной карачаевской папахе, в расстегнутом полушубке, с плетью в руке. На широком длинноносом лице сверкал один глаз, веко другого было накрепко заклепано.
Подъехал конный и, увещевая, звучно врезал по чьей-то спине нагайкой. Неожиданно и звонко ударил неподалеку петух.
- Громадяне! - сказал одноглазый. - Батько Клещ поднял над округой наш черный прапор. Це прапор вильной селянской доли! Шо ж делают ваши избранные головы? С подмогой идут назустричь великой правде анархии тай свободы? Ни. Воны сидят, як вороны над падалью, и гавкают, шо воны ни с нами, ни с червоными комиссарами, ни с бароном Врангелем... Ось и дивитеся, громадяне. По усей округе встают селяне супротив билых господ та червоных нехристей, а воны задумалы сами отсидеться, тай вас заманили, вас, честных селян!
В толпе загомонили. Охрим повернулся в сторону Клеща:
- Наш батько, вин за волю! Вин за народ. Вин не желает вмешиваться в приговор. Треба вам, браты, казаты нам, шо заслуживают цеи запроданцы! Решайте, громадяне.
На секунду наступила тишина. Клещ молча глядел перед собой маленькими недовольными глазками.
- Ошиблись воны! - крикнул чей-то голос, и сразу обрушился гвалт:
- Та невиноватые воны зовсим!
- Як невиноватые? А хто ж виноватый?
- Батько, ослобони!
- Поучить их, вражьих сынов!
- Нехай живут! Ошиблися!
- К стенке их, курих детей!
Настроение большинства было явно в пользу освобождения. Охрим прислушался, повернулся к атаману. Толстое лицо Клеща побагровело. Крики толпы его явно не радовали. Одноглазый что-то нашептывал ему на ухо.
Неожиданно из толпы выступил Князев. Его длинные сивые волосы, странная фигура в поддевке, благостно улыбающееся лицо заставило толпу умолкнуть.
- Дозвольте, граждане, словцо молвить, - тонко пролился его голос.
Санька увидел, как Клещ вопросительно повернулся к Охриму, а тот шагнул было вперед, но Князев уже говорил.
- Вы, свободные граждане села Василянки, должны ноне судить свою избранную власть. Батько Клещ, защитник наш, дал вам полную волю постановить как захотите. Так дозвольте ж, граждане, сообчить. Вот мы трое идем с городу. Власть там у христопродавцев большевиков. Мучат они добрых людей, отнимают потом да кровью нажитое добро, довели народ до голодухи, до холодной смерти. Сами жрут, раздуваются, радуются, что у других кожа к ребрам прилипает. - Он повернул голову к Клещу. - Давеча в городе склады сгорели. Сами же они, большевички эти, и пожгли. Все товары вывезли да схоронили по тайным местам, а склады ночью пожгли, чтоб людям очки втереть. Вот какие дела на божьем свете деются... - Князев примолк.
