Или я сам обманывал себя – или, обманув раз Милену, не мог ждать от нее повторного снисхождения. Мы встречались на пороге, торопливо целовались, спешили в постель – и вскоре, не проходило и часа, она оставляла меня. Спеша к другому или другой. Для нее это не имело значения. Удивительно, я всякий раз надеялся, что мимолетность наших свиданий будет, когда-нибудь прервана. Что Милена останется, не только до утра, просто однажды вечером придя в мой дом, останется. Зарубкой на сердце. Щемящей болью утраты. Хоть чем-то.
Наверное, лишь когда Милена привела с собой сестру, тогда и появилась первая робкая зарубка. Не знаю, почему согласилась Валерия на этот маленький эксперимент с младшей, ведь она и тогда не слишком с ней ладила. Может, тоже пыталась снять свою маску.
И так вот, столкнувшись втроем в постели, нам суждено было разойтись совсем иным составом. Милена снова осталась одна – не представляю и сейчас, что она подумала, когда уходила, оставляя меня и сестру. Или под маской это не так чувствуется? Или из-под маски это не так заметно? – другим маскам, лишенным всякого выражения.
В тот день мне показалось, что моя встреча состоялась. И я поспешил забыть об устроившей эту встречу, избавиться от надсадного желания видеть, слышать, чувствовать. Она не ответила, только вычеркнула себя из моей телефонной книжки, и меня из своей. Как бы ставя точку.
Которая сегодня оказалась многоточием.
Тонарм плавно поднялся над пластинкой и величаво вернулся на исходную позицию. Милена повернулась ко мне. Лицо ее, залитое синеватым сиянием, исходившим от музыкального центра, казалось призрачным. Словно ее на самом деле здесь нет, а есть лишь видение усталого мозга, возжелавшего таким способом утишить мои тревоги.
Какое-то время мы просто сидели вместе. Затем Милена поднялась.
– Давай, я разогрею. Если у тебя есть чего.
– Должна быть запеканка вчерашняя. И лечо. Твоему избалованному вкусу подойдет вместо ананасов с шампанским?
Она рассмеялась.
– Я думала, ты ужинаешь в ресторане. Нет, только не туда, я не хочу сегодня от тебя уходить. Ты позволишь? Совсем, до утра, позволишь?
Она спрашивала разрешения. Она, Милена Паупер, просила остаться на ночь. Я грустно улыбнулся и кивнул в ответ. Мы перебрались в кухню.
– Надеюсь, твоя домработница нам не помешает.
– Вообще-то горничная или официантка, но я никого не заказывал.
– Тем хуже для них. И все же удивляюсь я на тебя. Сам не то поляк, не то литовец, а говоришь, как москвич. Горнишная.
– Я и есть поляк. Просто предки перебрались в Москву при Лжедмитрии, – она только рукой махнула.
– Доставай пищу. После таких песен я проголодалась. И… холодно у тебя.
В самом деле, Милена подрагивала. Точно скаковая лошадь перед стартом. Я внимательно вгляделся в ее зрачки. Немного расширены, но может, это с темноты.
Она все же заметила.
– Тоже подозреваешь. Да ничего со мной сегодня еще не было. Не нюхала, не пила. Ты прям как моя мать. Не хочется с ней даже говорить из-за этого. Хотя и так с ней говорить не о чем….
– Твоя мать сегодня мне звонила.
– Твою мать! – зло произнесла она и тут же смолкла. – Ну ее к черту, – тихо добавила Милена. И села за стол напротив меня. – Не хочу сейчас ругаться из-за нее. И ты зря напомнил, лучше бы завтра рассказал.
– Она беспокоилась. Хотела тебе позвонить.
– Все, я для нее умерла. Забудь.
Я вздохнул и пожал плечами. Поставил запеканку в микроволновую печь, стал раскладывать приборы. Милена поднялась, решив мне помощь, но, едва не грохнув вазу с фруктами, снова села, поняв, что в холостяцкой квартире суетиться должен только ее хозяин. И молча смотрела, как я сервирую стол. Изредка вздрагивала, но старалась себя сдерживать. Чтобы не было снова никаких разговоров. Как тогда, в прошлой жизни, когда я спрашивал, сколько времени она употребляет кокаин. И требовал немедленно перестать валять дурака и нюхать всякую дрянь, пускай модную и стоящую бешеных денег. Мы, конечно, ругались, – а что еще могли сделать в такой ситуации. А потом, поругавшись и помирившись, Милена не любила долгие ссоры, пили коньяк. Мне почему-то казалось, что изысканный виноградный алкоголь лучше, нежели «золотая пыль».