Попадья не ожидала вопроса. Тем более, такого. И потому молчала.
– Конечно, он не в раю, самоубийцам туда вход заказан. Но и не в аду, ведь он спасал жизни, он собой прикрыл нас с Аллой Ивановной, но получил смертную рану. Рану, хуже смертной, ту, что обращала его в порождение ада. Нет, что я говорю… почему ада. В порождение. И он не дал себе стать им. Значит, где он? Ответь?
– Я не знаю, Митя. Но может, ты все же войдешь. Хотя бы посидишь с дороги. Ведь на тебе лица нет.
– Я изменился. Мне кажется, он просто ушел, тот службист, спасший мне жизнь. Ушел и от Бога и от дьявола. Ото всех.
– Куда ушел?
– Я пока не знаю. Видишь ли, Глаша, я многого еще не знаю, но пытаюсь, особенно теперь, очень стараюсь найти правильный ответ.
– Господь даст ответ. Разве ты…
– Господь мне его и дал. И я… вот послушай. Вспомни следующий день, когда на утреню пришли мертвецы и превратили храм Божий в бойню. Милиция стреляла по стенам старого храма, много повидавшего на своем веку, но уж никак не то, что творилось в его сердцевине. Когда обезумевшие люди вошли в алтарь, пытаясь укрыться от мертвецов, а мертвые доставали их и там, они разбудили других мертвых. Те не сразу очнулись от своего долгого сна. Не сразу поняли, что надо вставать, а, встав, что делать. Но перед этим я видел другое, как укушенные мертвецами люди умирали сами, а милиционеры прямо на алтаре, убивали мертвых, еще не восставших, аккуратно стреляли в голову, чтобы наверняка убить их. Среди них был и Аскер. Тогда ли, раньше ли, позже, но он уверовал в Господа нашего. Почему он уверовал во Христа, я не могу ответить. Но был счастлив самой мыслию, что этот человек станет частью нашей общины, узрит таинства, причастится… – отец Дмитрий резко оборвал себя на полуслове. – Понимаешь, Глаша, я был счастлив, у меня появился ученик, которого я, именно я, а не он, был достоин. Который показал мне многое, который открыл мне глаза, избавил от мук бессонных ночей, тех, когда я ждал другого голоса, иных слов и явлений. Он…. Он теперь тоже мертв.
– Мертв? – ужаснулась попадья. – Но как? Ведь…
– Мертв от тех, на кого мы молились, и кем спасались. Мертв богоизбранными святыми нашими отцами, чьи мощи исцеляли недужных и расслабленных. В их загробную силу мы веровали, им молились, у них искали заступничества, – он помолчал. Вздохнул. – Аскер дежурил на посту у церкви, когда услышал шум и обеспокоенный, заглянул внутрь. А ведь он принял таинство святого крещения всего как несколько часов назад. Он поистине веровал, в глазах я видел негасимый огонь. Он веровал так, как может верить ни в чем еще не разочаровавшийся человек.
Мимо их дома проехал автомобиль – «уазик», очень похожий на тот, что несколько часов назад, оборвал жизнь, остатки жизни, Аскера. Отец Дмитрий встряхнулся. Нет другой. Стекла опущены, из проемов высовываются дула автоматов. «Уазик» торопливо свернул в соседний проулок, скрипнул тормозами. А через секунду началась стрельба.
– Святые великомученики восстали из мертвых, – сказал отец Дмитрий, стараясь перекричать начавшуюся стрельбу. – Восстали и потребовали дани – и данью той стал Аскер.
Последнее слово он произнес в полной тишине – стрельба враз прекратилась.
– Как же так? – растерянно сказала попадья. – Но ведь они… сколько ж лет прошло.
– Видимо, они хорошо сохранились для своей работы, – жестко ответил батюшка, не обращая внимание, какую боль приносит каждой новой фразой. – И когда, Глаша, я увидел святых отцов наших, прежде исцелявших, а ныне жаждавших уничтожить, я понял. Кусочки мозаики, которые я тщательно, но тщетно пытался сложить воедино вот уже три дня, наконец-то встали на место. И я ужаснулся увиденной картине. И понял, что мне предстоит делать. И как поступить в первую очередь, – помолчав, он добавил. – Поэтому не могу войти. Прости, милая, прости за все сделанное и за все, что мне предстоит сделать. Прости, что я не могу больше быть с тобой вместе. Ты была моей отрадой, моим спасителем, хранительницей покоя моего сердца и моих дум, – снова началась стрельба, последние слова потонули в грохоте автоматных очередей.
