Милена не сразу сообразила, что мчится по встречной, пустая темная дорога, вокруг темные горы нависающих домов. Изредка под колеса попадают ветви да какие-то доски. Она выехала на разделительную полосу и помчалась по ней, здесь оказалось куда меньше препятствий. На Хорошевском шоссе ей пришлось сбавить скорость – поваленные деревья перегородили путь. У пересечении с Третьим транспортным кольцом стояла машина ДПС. Заметив мчащуюся на безумной скорости черную машину, патруль посигналил, потребовав немедленно остановиться. Милена обернулась, в этот момент она проскочила кольцо и повернув в последнее мгновение, с маху стукнулась об отбойник, и еще раз, отрикошетив, о противоположный. Проскочив мост, «мазда», потерявшая управление шарахнулась в ограждение и замерла окончательно.
Сработали подушки безопасности, прижав Милену к сиденью. Спустя минуту подъехала машина ДПС. Оглушенная ударом, Милена с трудом выбралась из изувеченной машины, голова гудела, изображение плыло, словно, она перебрала перед поездкой. Расставив руки для равновесия, она сделала несколько нерешительных шагов вперед, по направлению к остановившейся машине. Ей пришло в голову, что милиция сможет ее защитить от убийц Ширвана. Она хотела крикнуть им об этом, но горло сдавило, с уст Милены сорвались лишь невнятные звуки.
Милиционеры торопливо выскочившие из машины, немедленно бросились назад. Что-то кричали ей, оглушенная, она не понимала ни слова. И только когда в грудь вонзилась первая очередь она упала на колени и пытаясь закрыться, стала складывать руки перед лицом. Последнее, что она услышала: новый треск «Калашникова» и чей-то дикий крик. Черная ночь превратилась в беспросветную мглу.
36.
Будни посерели, слипшись меж собой в горячую манную кашу. Отец Дмитрий почти не выходил из дому, после того, как вторжением было осквернена его самое надежное убежище в этом мире, он попросту не знал, куда себя девать. Тишь и покой дома смущали и тревожили его, он никак не мог придти в себя. Все чего-то жал, неведомых пока, новых дурных вестей. В лечебнице, куда отвезли отца Дмитрия сразу после трагического происшествия в церкви, врач, недолго думая, вколола лошадиную дозу транквилизатора, приказав милиционерам немедля доставить батюшку домой. Так что остаток дня он провел, погруженный с макушкой в собственные кошмары. И лишь под вечер, очнувшись от дурмана, все пытался рассказать что-то супруге, выискать какую-то привидевшуюся ему в темноте беспамятства особую связь меж всеми событиями, с методичной регулярностью обрушивавшихся на него.
Лицо ее и так обыкновенно бледное, ныне обратилось в гипсовый слепок. Она не шевелилась, и только по едва вздымающейся и опадающей груди можно было понять, что она жива. Что слушает со всем вниманием его историю, и пытается поверить ей – ведь иного не остается. У всякого мирянина есть отдушина – духовник, просто батюшка в церкви, в любое время готовый выслушать тяжелейшие слова исповеди, а единственным человеком, с кем мог поделиться бедами сам батюшка, не имея духовника из старших по чину или возрасту священнослужителей, это его супруга. Ей он, единственной, мог поверить многое. А вот она выслушанное и выстраданное – лишь Ему одному.
– А я… – продолжил он, – до сих пор, будто во сне. Брожу как в царстве теней. И только вижу картинки прошедшего перед собой. Только тебя они не застилают. Ты моя последняя надежда, – и тут же, другим голосом. – Прости, что я тебе все это наговорил, мне следовало…
– Бог простит, – привычно ответила супруга. Отец Дмитрий невольно дернулся. И тут же спохватился.
– Нет, ничего. Но странная мысль не дает мне покоя… – и снова замолчал. Он хотел заговорить о Божьем наущении, но оборвал себя. Излишняя вера в Божье вмешательство в дела мирские никогда не приветствовалась Церковью. Вот только….
Маринка сказала ему вчера, что, зная Бога, не верит в дьявола. Кажется теперь, и он готов был подписаться под каждым ее вчерашним словом.
– Если это не эпидемия и не земной катаклизм, могущий быть объясненным через науку – то, что тогда?
